Да благословит вас всех Господь. И да пребудет Он защитником правого дела, потому что нам предстоит бой со страшным злом – грубой силой, извращенной верой, несправедливостью, угнетением и гонениями; убежден, однако, что правое дело одолеет их.
Едва Чемберлен закончил говорить, как взвыла сирена воздушной тревоги. Роберт Вуд, звукоинженер Би-би-си, ответственный за сеанс вещания, с удивлением наблюдал, как премьер-министр повел весь свой кабинет в бомбоубежище, расположенное в подвале. Вместо того чтобы присоединиться к ним, Вуд подошел к двери дома номер 10, закурил и стал смотреть, как по улице в поисках укрытия мечутся люди. Скоро выяснилось, что тревога оказалась ложной: это был не немецкий бомбардировщик, а маленький британский спортивный самолет. Человек, ответственный за оповещение, явно перестарался, испугавшись новости, которую только что услышал по радио. Отбой прозвучал раньше, чем Вуд докурил вторую сигарету, и смущенный кабинет «в полном составе вернулся обратно и начал готовиться к полномасштабной войне»[7].
После этого Чемберлен отправился в палату общин, впервые в своей истории заседавшую в воскресенье. Сразу после полудня он обратился к членам парламента. С мая 1937 года, когда Чемберлен стал премьер-министром, он прилагал все усилия, чтобы умиротворить Гитлера и избежать войны. И вот эта политика потерпела сокрушительный провал. «Печальный день для всех нас, а больше всего для меня», – обратился он к членам палаты, которые оживились, когда премьер поднялся со своего места.
Все, для чего я работал, все, на что надеялся, все, во что верил в течение своей общественной жизни, лежит сейчас в руинах. Мне осталось только одно: отдать все свои силы тому, чтобы одержать победу в деле, ради которого нам предстоит пожертвовать столь многим. Пока не знаю, какую роль разрешат играть мне; очень бы хотелось верить, что я доживу до того дня, когда гитлеризм падет, а освобожденная Европа будет восстановлена.
Король внимательно слушал своего премьер-министра. Он был горячим сторонником политики умиротворения, в сентябре 1938 года они с Чемберленом вместе с женами стояли на балконе Букингемского дворца, когда премьер-министр вернулся из Мюнхена, где встречался с Гитлером, и привез пустое обещание «мира нашему поколению». «Прочемберленовский взгляд на политику умиротворения господствовал при дворе… сверху донизу», – сетовал Александр Хардинг, личный секретарь короля, которого вовсе не радовала позиция монарха[8]. Сильное сближение короля с весьма специфическим политическим курсом правительства, по которому предстояло голосование в парламенте, балансировало на грани дозволенного конституцией. Однако неистовые аплодисменты, которыми Георга и Чемберлена встретила толпа, собравшаяся под балконом, доказывали, что этого взгляда придерживаются многие – если не все – его подданные, совершенно не желавшие очередной мировой войны, особенно такой, которая грозила массированными бомбардировками Британии. «Это сейчас Чемберлена никто не жалует, а тогда у него было много сторонников», – заметила королева много лет спустя[9].
Банкротство политики Чемберлена ускорила деятельность Гитлера, кульминация которой наступила в пятницу, когда Германия атаковала Польшу с земли, моря и воздуха и мир познакомился с новейшей разновидностью ада – блицкригом. Одним махом были сметены все возможности переговоров о мирном урегулировании. На следующий вечер, когда над Лондоном бушевала страшная гроза и с неба лились целые водопады, королю доложили, что премьер-министр готов действовать и предъявить Гитлеру ультиматум. Ложась в кровать тем вечером, Георг уже прекрасно понимал, что нацистский вождь ни на что не согласится.
В воскресенье королева проснулась в половине шестого утра с намерением спокойно принять ванну и напиться чаю, пока еще была такая возможность. В половине одиннадцатого она пришла в гостиную к королю и вместе с ним прослушала радиообращение Чемберлена. Премьер говорил, а по ее лицу катились слезы. Потом зазвучал ложный сигнал воздушной тревоги, и они с королем переглянулись. С бьющимися сердцами оба спустились в подвал, наскоро переоборудованный в бомбоубежище, и с противогазами в руках ждали, когда упадут первые бомбы. После отбоя они поднялись наверх и вместе со всеми отправились на молитву в Зал 1844 года, названный так потому, что его убранство было сделано специально для государственного визита российского императора Николая I.