Эванджелина подвинулась у него на коленях, и он недовольно выдохнул, а потом она решила перекинуть длинные ноги и сесть верхом на лошадь, при этом ее ладони оказались у него на груди, а ее пышные груди закачались под рубашкой.
— Ты что делаешь? — с трудом выдавил из себя Лахлан, когда Эванджелина, занимая удобное положение, скользнула упругими ягодицами по его петушку.
— Мне нужно иметь возможность не выпускать из виду Аврору, — сообщила она ему, быстро оглянувшись через плечо, как будто не понимала причину грубого тона, которым был задан вопрос.
Лахлан провел рукой по лицу, стараясь не замечать боли в паху. Это, черт побери, его собственная вина. В последнее время он устал от алчных женщин, которые претендовали на место в его постели, и теперь расплачивается за то, что не принимал их предложения.
— С ней все прекрасно. — Он внимательно наблюдал за маленькой предсказательницей, отчасти для того, чтобы удержать свой блуждающий взгляд подальше от Эванджелины и ее роскошных прелестей, которые так и стремились из рубашки наружу. — А теперь, Бога ради, ты будешь сидеть спокойно?!
— Что с тобой? Я просто…
— Эванджелина, ты не невинный ребенок. Ты прекрасно сознаешь, что делаешь. — Поясняя свои слова, он прижался к ней своим копьем и назвал себя идиотом, почувствовав, что еще сильнее воспламенился. — Если только не именно этого ты все время добиваешься.
Задохнувшись от негодования, Эванджелина отодвинулась дальше на седле, оставив между ними промежуток, но Лахлан обхватил ее рукой за талию и, положив ладонь ей на живот, притянул обратно к себе.
— Ты свалишься, если не будешь осторожна. — Сквозь тонкую ткань ее рубашки он почувствовал тепло ее кожи и мускулы, напрягшиеся под его пальцами. — На то, чтобы достичь Крайнего Севера, у нас уйдет некоторое время, и я могу предложить более приятный способ провести его.
Прикусив верхушку ее уха, он нежно описал языком круг.
Эванджелина дернулась назад и своей макушкой с громким стуком ударила Лахлана в лоб.
— Боже правый, у тебя твердая голова, — заметил он, потирая ушибленную бровь.
Повернувшись на седле, она попыталась уничтожить его взглядом своих фиалковых глаз.
— Ты что, напился? — Она принюхалась к его дыханию. — Нет. Тогда, вероятно, тебя околдовали.
— О чем это ты, черт побери?
— Кто-то, должно быть, напоил тебя или наложил на тебя любовное заклинание. — Сжав пальцами его подбородок, она заглянула ему в глаза. — Это единственное объяснение.
— Никто не давал мне горячительного и не накладывал заклятия. — Лахлан освободил подбородок из ее пальцев. — И это не имеет никакого отношения к любви. Это всего-навсего вожделение. Ты не девственница, Эванджелина, и должна понимать разницу.
— Как ты смеешь!
Она возмущенно вздохнула, и щеки у нее вспыхнули.
— Можешь не стараться изобразить негодование. Я живу во дворце теперь уже больше двух лет и хорошо знаком со склонностью фэй к распутству. Ты же не ждешь, что я поверю, будто ты невинна. Ты старше Сирены. Бог мой, ты старше меня.
— Не смей судить обо мне на основании знакомства с окружающей тебя компанией, Лахлан Маклауд! Святые небеса, какое отношение ко всему этому имеет мой возраст, и при чем тут вообще моя невинность или ее отсутствие?
— Если ты никогда не испытывала вожделения, никогда не была с мужчиной, Эви, я могу понять, почему у тебя такой дурной характер. Не могу сказать, что я тебя виню.
Эванджелина ударила его локтем в живот, и, приходя в себя после удара, Лахлан чуть не прозевал ее поднимающийся палец, но успел схватить ее рукой за запястье.
— О нет, не нужно. Ты же не превратишь меня в жабу.
— Ха, жаба слишком хороша для такого, как ты. Я собиралась превратить тебя в свинью — большую жирную свинью, готовую на убой.
Лахлан усмехнулся, наслаждаясь искрами ярости у нее в глазах, — с Эванджелиной никогда не соскучишься.
— И как ты собиралась объяснить это Сирене и Эйдану, не говоря уж об Авроре, которая смотрит на нас?
— Отпусти меня, — процедила Эванджелина, пытаясь забрать у него свою руку.
— Обещаешь вести себя хорошо?
— Только если ты обещаешь не…
— Что «не»? Не делать этого?
Наклонив голову, Лахлан провел губами по нежной скуле и вниз по стройной шее.
— Я… я ненавижу тебя, Лахлан Маклауд, — задыхаясь, пробормотала Эванджелина, но дрожь, прокатившаяся по ее телу при прикосновении губ Лахлана к ее нежной коже, опровергла эти слова.
— Ты говоришь одно, а твое тело говорит мне совсем другое.
«Так же, как и мое», — подумал Лахлан. Переведя взгляд ниже, к тяжело поднимавшейся и опускавшейся груди и твердым выпуклым соскам, натягивавшим ткань рубашки, он не мог устоять и прижался поцелуем к неровно бьющейся жилке у основания шеи.
— Прекрати. Ты должен прекратить это.
Уловив в голосе Эванджелины панику, он отпрянул — Боже правый, возможно, она права, возможно, кто-то опоил, околдовал его. Придав своему голосу легкую ироничность, он заговорил тоном, которого она от него ожидала:
— Мое предложение еще остается в силе, Эви. Если тебе когда-нибудь захочется удовлетворить свои похотливые желания, ты только скажи.
— Я понимаю, ты привык иметь дело с женщинами, которые падают к твоим ногам, сраженные твоими ухаживаниями, но я не из их числа.
Обхватив себя руками, Эванджелина смотрела на него из-под длинных ресниц.
Да, и он был уверен, что именно в этом причина его влечения к Эванджелине. О Боже, он надеялся, что это так.
— И перестань называть меня «Эви».
— Как только ты начнешь называть меня «король Лахлан» и станешь проявлять уважение, которого я заслуживаю, я перестану называть тебя «Эви».
— Уважение! Уважение — за что? Ты все свое время проводишь в забавах с женщинами, в попойках и за игрой.
— Не забывай подготовку к сражениям. Я очень искусно действую своим мечом.
Он ухмыльнулся.
— Ты самый непредсказуемый человек из всех, кого я встречала.
— Понимаешь, я не знал, что ты расстроена, и просто очень хотел тебе помочь. Прежде у меня никогда не было женщины старше меня, так что это был бы интересный опыт.
Не важно, что их легкая болтовня сеяла в нем панику и лишала самообладания; возможность подразнить Эванджелину была слишком приятна, чтобы от нее отказаться.
— Так сколько тебе лет?
— Я не знаю.
— Эванджелина, каждый знает, когда у него день рождения, — насмешливо фыркнул Лахлан. — Скажи мне, и я обещаю сегодня больше не дразнить тебя.
— Я же сказала тебе, что не знаю. Кроме того, это всего лишь глупая сентиментальность, принятая у смертных.
— Ты действительно не знаешь свой день рождения, это правда?
Что-то внутри у него сжалось.
— Не знаю, — покачала головой Эванджелина. — Но так как моя мать погубила Фэй — Волшебные острова двадцать шесть лет назад, мне, должно быть, примерно столько лет, — откровенно сказала она.
— Прости, Эванджелина.
Это все, что Лахлан нашелся сказать.
— Это не имеет значения, — пожала плечами она.
— Нет, имеет, — тихо сказал Лахлан и ласково погладил ей руку.
Он знал, как много это значит. В первые восемь лет жизни день его рождения был днем, которого Лахлан боялся. В этот день Александр обычно напивался допьяна, стараясь утопить обстоятельства рождения Лахлана. Аруон, король Фэй — Волшебные острова, соблазнил мать Лахлана, и только недавно Лахлан узнал, что это была не любовная связь, что Аруон околдовал его мать. Лахлан родился от насилия, а не от любви, и Александр выместил всю свою горечь на ребенке, которым тогда был Лахлан. В восьмой день рождения мальчика Александр потащил его в холодную дождливую ночь с намерением сбросить со скалы.
Лахлан привлек Эванджелину к себе и положил подбородок ей на макушку. Они были похожи больше, чем он считал, и это открытие нарушило его спокойствие.
Эванджелина сопротивлялась желанию уютно устроиться в объятиях Лахлана. Лахлан спросил, сталкивалась ли она прежде с похотью. Сталкивалась — с похотью его отца. Это был жестокий, внушающий ужас опыт, но у нее не было выбора. Ради всеобщего блага она принесла свою девственность в жертву человеку, которого ненавидела. Тогда она дала себе слово, что никогда ни один мужчина больше не будет распоряжаться ею. До этого дня, до этого момента она никогда не испытывала желания… вожделения. Как произошло, что Лахлан смог пробудить в ней эти чувства? Она посмеялась над своим вопросом, потому что знала ответ: он искусный соблазнитель.