— Это собрание, которое олицетворяет самые великие традиции литературы Франции, — продолжал оратор, — должно заинтересоваться тем, почему отдельные авторы умудряются изготовлять в год по пятьдесят — шестьдесят томов, тогда как у других этот год уходил на написание только одного. Разве можно допустить, чтобы книги изготовлялись фабричным способом? Чтобы предприниматель оплачивал дюжину бедных писателей, которые искали бы ему идеи и сюжеты в чужих литературах, обирали книги о путешествиях или по истории, тогда как другие работники вставляли бы эти отрывки в романы, отделывали бы любовные сцены, оживляли бы диалог, а когда всё былобы сделано, переписано набело, владельцу мастерской осталось бы только поставить своё имя и выбросить на рынок товар, что вытесняет честно написанные романы?
Вдруг Дюма стукнул себя по лбу, вскочил и, показывая на оратора пальцем, закричал:
— Жако! Я вспомнил вас! Вы — Жако!
— Меня зовут Эжен де Мирекур, — ответил оратор, благоразумно отступая назад.
— А я утверждаю, что вы — Жако! Вы дважды были у меня, пытаясь продать романы, которые, по-вашему, нуждались лишь в том, чтобы я их слегка подправил, но я отверг их.
— Это была ловушка, чтобы разоблачить ваше ремесло литературного маклера.
— Нечего сказать — ловушка! — рассмеялся Дюма. — И в какую же ловушку вы хотели меня завлечь, принося такие жалкие сюжеты?
— Разве не вы сказали мне, что купите у меня сюжет, если я принесу кое-что получше? — крикнул Мирекур.
— А почему бы нет? Разве в этой стране сюжеты не покупаются и не продаются каждый день? Что тут дурного?
— Ничего, — заметил Вьеннэ, — лишь бы вы не ставили на них свою подпись, делая вид, будто они принадлежат вам.
— Ну и кто же тогда будет выдавать их за свои? — взревел Дюма. — Этот Жако? Ведь он не способен написать ни одной книги, которую можно было бы опубликовать!
— И всё-таки немыслимо подписывать книгу своим именем, если не ты полностью её написал, — возразил Вьеннэ.
— Что тут немыслимого? — вскричал Дюма. — Неужели вы откажете и Шекспиру в праве ставить своё имя на пьесах, потому что он у кого-то заимствовал сюжет? Завод! Фабрика! Что за бред?! Правая рука — вот моя фабрика!
— И эта рука способна написать шестьдесят томов в год? — завопил Мирекур. — Самый резвый секретарь даже не смог бы переписать набело столько страниц. Не отрицайте, что «Трёх мушкетёров» и всё прочее сделал для вас Маке! Не отрицайте, что автор вашего «Кина» — Теолон! Не отрицайте, что Фиорентино и Маке написали вам «Монте-Кристо»!
Маке, сидевший на другом краю стола, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он робко заметил:
— Моё сотрудничество с господином Дюма абсолютно честное, и нет необходимости обсуждать его здесь.
— Правильно, — проворчал Дюма. — Неужели нас должны судить за то, что кто-то высказывает в вашем обществе совершенно надуманные обвинения? Я не отрицаю, что покупал темы. И не намерен отрицать, что мы с Маке работаем в тесном сотрудничестве. Я действительно был вынужден прибегать к помощи многих людей, чтобы свершать своё творчество.
— Разве это зовётся помощью? Или сотрудничеством? К чему эти эвфемизмы?! — кричал Мирекур. — Возьмите, к примеру, повесть «Якопо Ортис», вышедшую под именем Дюма. На самом деле это роман итальянца Уго Фосколо[122], переведённый слово в слово одним из сотрудников Дюма Фиорентино, который, кстати, воспользовался существующим переводом Госслена. Разве допустимо так обманывать публику?
Вьеннэ постучал по столу и объявил:
— Я предлагаю проголосовать за то, чтобы отложить заседание. На следующем нашем собрании мы образуем комитет, который и займётся расследованием.
— Комитет? — взвился Мирекур. — Создать комитет — значит похоронить вопрос!
Однако, невзирая на бурные протесты Мирекура, заседание отложили.
Выйдя из зала, Александр сказал отцу:
— Я тоже встречал этого Мирекура; он регулярно занимается в фехтовальном зале у Фабьена.
На улице Мирекур словно безумный кинулся к Дюма и закричал:
— Скажите, как вас нужно оскорбить, чтобы вы стали драться на дуэли?
— Я не стану драться с мнимыми Жако, — с улыбкой ответил Дюма.
— Даже если они обзовут вас трусом?
— Меня обзывали трусом люди достойнее вас.
— Значит, верно, что все ваши дуэли представляют собой комедию? Спектакли, разыгранные ради рекламы?
— Если люди так говорят, на что была бы нужна подобная реклама?
122