Дюма пересчитал их и заметил:
— Прошу прощения, но здесь какая-то ошибка. Этого мало.
— Это я прошу у вас прощения, — возразил уязвлённый директор, — здесь точно восемьсот франков.
— Значит, вы платите только франк за строчку?!
— Верно. Именно столько мы и платим: франк за строчку.
— И значит, столько я получал всегда?
— Да, постоянно.
— Но любая газета Парижа платит мне полтора франка или больше! — воскликнул Дюма.
— Возможно, сударь, но наша ставка — франк за строчку.
— Почему?
— По той простой причине, что так позволяют нам наши возможности.
— Хорошо, в таком случае отдайте мне мою статью. Я отнесу её в «Драпо»; тем самым я выиграю не только четыре сотни франков, но и прогулку на свежем воздухе. Сие будет полезно и для моего кармана, и для моего аппетита.
— Как вам будет угодно, — сухо сказал директор. — Владелец издания вы, и вы имеете право принимать или отвергать статьи. Но поймите, что, отнеся эту статью в «Драпо», вы отдаёте её конкуренту.
— Ба! Об этом я и не подумал! — воскликнул Дюма.
— Поступая таким образом, вы ведёте себя в высшей степени нечестно по отношению к вашей собственной газете.
Дюма на мгновение задумался, прежде чем ответить:
— Но почему я должен продавать мою прозу самому себе, если у меня нет возможностей платить за неё приличную цену? Унизительно думать, что другие ценят тебя дороже, чем ты сам. Правда, вы утверждаете, я не могу конкурировать с ними моей собственной работой.
— Это вопрос порядочности, — объявил коммерческий директор, — и в качестве такового его решение я оставляю на усмотрение вашего чувства чести.
— Полноте! — вскричал Дюма. — Можете вы мне объяснить, в чём именно человек проявляет непорядочность, продавая свою статью тому, кто дороже платит?
— Если вы так полагаете, сударь, то мне больше сказать вам нечего.
И коммерческий директор резко задвинул выдвижной ящик-кассу.
Разъярённый Дюма, сорвав с вешалки шляпу, надел её, схватил трость и вышел на лестницу. На лестничной площадке его догнал коммерческий директор.
— Господин Дюма!
— Ну что ещё?
— Вы же понимаете, что по нынешним временам выпускать газету — дело дорогостоящее; нам надо уплатить за наем помещения и бумагу, расплатиться с печатником...
— Понимаю.
— Я просто напоминаю вам, что вы должны дать мне немного из тех денег, что принесёт вам продажа вашей статьи.
— Непременно...
Дюма в самом деле принёс деньги. Но вскоре ему надоело писать для других изданий ради того, чтобы поддерживать жизнь собственного; тем более, последнее издание, где больше не появлялись его вещи, публиковавшиеся в других, читатели, жадные до текстов Дюма, покупать перестали.
С этой жестокой дилеммой сталкивались все создаваемые Дюма издания, попадая в порочный круг.
Посол Соединённых Штатов во Франции Джон Биджелоу, который слышал об этом, приписал неспособность Дюма считать деньги той африканской крови, что текла в жилах писателя. После смерти Дюма он писал по этому поводу: «Присущее африканцам отсутствие логики и мысли делает всех их, за редкими исключениями, неспособными определять размер, время, расстояние или до конца понимать правила арифметики... Дюма, начиная размышлять, путался, и нить его мыслей безвозвратно рвалась...».
Биджелоу написал эти слова, хотя он едва знал Дюма, лишь однажды позавтракав вместе с ним. В то время Наполеон III уже посадил свою марионетку Максимилиана Австрийского[49] на мексиканский трон и задумывал создать обширную американскую империю, простирающуюся от Амазонки до Миссисипи и основанную на рабстве негров. Вдохновитель сего проекта был Гранье де Касаньяк, личный враг Дюма. Дюма решил, что настало время отправиться в Америку и написать книгу по этому вопросу, которая изменит позицию Франции и сделает её сторонницей отмены рабства. На эту поездку Дюма денег не просил, он очень хотел, чтобы его пригласили; поэтому он и устроил Биджелоу завтрак на вилле Сен-Грасьен, которую недавно снял.
Узнав о намерении Дюма, посол улыбнулся.
Дюма заметил это и спросил:
— Вы, конечно, полагаете, что нескольких недель не хватит, чтобы совершить это путешествие и написать книгу?
— Алексис де Токвиль потратил четыре года на то, чтобы написать свой большой труд об американской демократии, — ответил Биджелоу.
— Но я не хочу изучать американскую демократию, — возразил Дюма. — Я принимаю её. Я лишь желаю нанести удар в пользу нашего дела. Я не принадлежу к тем медлительным писателям, чей ум движется со скоростью ледника. Я пишу совершенно естественно и много.
49