— Если вы не танцуете, одолжите мне, пожалуйста, ваши перчатки. Всего на один танец.
— Непременно, — ответил тот.
И, сняв только что надетую перчатку, подал пару Александру.
— Благодарю вас, — сказал Дюма и собрался было снова подойти к партнёрше, как заметил, что франт достал из кармана другую пару перчаток.
— Я всегда ношу с собой одну-две лишних пары, — пояснил молодой человек.
Так Дюма свёл знакомство с Адольфом де Лёвеном, сыном графа Риббинга. Граф Риббинг, шведский дворянин, вступил в армию Вашингтона и сражался за независимость Соединённых Штатов Америки. Проникнувшись идеями американской революции, он по возвращении в Швецию примкнул к заговору против короля Густава III[56]. На маскараде король был смертельно ранен Анкарстремом, одним из заговорщиков; Анкарстрем был опознан, приговорён к трём дням бичевания розгами, к отрубанию преступной правой руки топором и, в конце концов, обезглавлен. Анкарстрему обещали, что приговор не будет приведён в исполнение, если он выдаст имена других участников заговора. Он отказался. Обезглавленное тело Анкарстрема выставили на всеобщее обозрение, но каждое утро на нём находили лавровые ветви. Столкнувшись с этим выражением симпатии народа к американской и французской революциям, власти решили пожизненно изгнать из страны других, случайно арестованных людей.
Графа Риббинга в революционном Париже приветствовали как «смелого цареубийцу» и чествовали по-королевски. Потом граф приобрёл замок близ Виллер-Котре, где отдыхал после своих трудов директор одной из парижских газет.
Франт, встреченный Дюма на первом балу, оказался сыном этого человека. Несмотря на различие в их состояниях, молодых людей связала тесная дружба.
— Кем вы собираетесь стать? — спросил однажды Адольф Александра.
— Вероятно, письмоводителем у нотариуса, — нерешительно ответил Александр, — а потом тоже нотариусом.
— А я буду писателем, — заявил Адольф. — Поэтом и драматургом.
Дюма, который сразу ему позавидовал, вдруг показалось, что и у него не может быть никакой другой судьбы.
— Я тоже стану писателем! — воскликнул он.
— Я хочу писать, как Шекспир, — пояснил Адольф.
— Шекспир? Кто такой Шекспир? — спросил Дюма.
И тогда Адольф пригласил друга посетить в Суассоне представление приезжей труппы, игравшей «Гамлета» в переводе Дюсиса[57].
Этот спектакль привёл Дюма в восторг.
— Давайте вместе напишем пьесу в том же роде, — предложил он Адольфу.
Они написали три одноактных пьесы, которые Адольф увёз в Париж. Отныне Дюма жил в лихорадочном возбуждении, с прибытием каждой почты ожидая денег и славы. Но все три пьесы театры не приняли.
Прошло несколько лет; госпожа Дюма превратилась в хилую старушку, которая едва могла держать свою лавчонку, торгующую табаком и солью. Всё это время у Дюма, письмоводителя нотариуса в соседнем городке, почти не оставалось досуга для занятий литературой и не было денег на поездку в Париж. Тем не менее Дюма удалось отлучиться из конторы на два дня, прихватив с собой ружье; он кормился и платил за ночлег, продавая дичь, которую добывал, браконьерствуя по дороге. Однажды вечером в гостинице «Золотой шар» Александр пытался найти постояльца, с кем можно было сыграть в бильярд в надежде выиграть несколько су. Но никто не хотел рисковать деньгами, играя с молодым Дюма: все знали, что он очень силён в этой игре.
В конце концов хозяин гостиницы предложил Дюма сыграть на выпивку.
— Но вы же знаете, что я не пью! — воскликнул Александр.
Всё-таки они стали играть, и Александр выиграл шестьсот рюмок абсента.
— Но скажите на милость, что я буду с ними делать? — спросил он.
— Пить, — рассмеялся хозяин. — Быть может, это привьёт вам вкус к вину.
— Заплатите мне за них деньгами, — умолял Дюма. — Дайте хотя бы половину того, что они стоят.
Хозяин отказался. Он продолжал упрямиться, хотя Дюма просил сначала четверть, потом восьмую часть их цены. Толпа бездельников, собравшихся в гостинице, забавлялась, прислушиваясь к спору.
— Ну что ж! — воскликнул Дюма. — Тогда немедленно подайте мне шестьсот рюмок абсента, которые я выиграл.
Положение сразу резко изменилось, и хохочущие завсегдатаи приняли сторону Дюма. Хозяин отделался от Дюма лишь тем, что согласился выплатить ему девяносто франков: лучше было отдать деньги, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах собственных клиентов.
56
57