Пришло время, чтобы в нашей истории жизни Дюма появилась женщина, ибо в деле с «Дуэлью после маскарада», естественно, оказалась замешана женщина. В действительности, не одна женщина. Разве не сам Александр Дюма первый резюмировал любое криминальное расследование в двух, ставших знаменитыми словах: «Ищите женщину»? Он вложил их в уста господина Жакаля; он произносит их в романе «Парижские могикане», который, вероятно, стал первым детективом, инсценированным и поставленным в театре; Жакаль, без сомнения, был предком всех великих сыщиков в литературе, начиная с Жавера Виктора Гюго и кончая Шерлоком Холмсом Конан Дойла.
Спускаясь по лестнице, Дюма так ликовал, что сказал себе: «В мой первый вечер в Париже к чёрту экономию!» И, подбросив в воздух двадцатифранковый луидор, воскликнул: «Если выпадет решка, устраиваю себе ужин и иду в театр, если орёл — делаю то же самое!»
Но когда Дюма спустился на первый этаж, к нему подошёл консьерж и сказал тоном кроткого упрёка:
— Вероятно, у сударя серьёзные заботы, что заставили его об этом забыть... Потом вы вспомните.
— О чём? О чём я забыл?
— О моих чаевых.
— Ах да! — вскричал Дюма и без колебаний бросил луидор консьержу, который ловко его поймал. Консьержка, заметив блеск золотой монеты, вышла из комнаты и заверила господина Дюма, что будет содержать его комнату в безупречной чистоте и всего за пять франков в месяц.
— Согласен! — воскликнул Дюма и выбежал на улицу, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. И всё-таки внутренний голос нашёптывал: «Что за безумная мысль — сделать подобный жест! Дать на чай два месяца квартирной платы!»
Но это был грандиозный жест; более того, жест великолепный. Первый из длинной череды подобных жестов, которые Дюма обожал и ради которых жил.
Именно такого рода жест, жест хвастуна, спустя много лет не дал Дюма погибнуть от руки барона де Б., который вышел победителем из семнадцати дуэлей, смертельно ранив двух противников, а одного искалечив на всю жизнь.
Однажды Дюма, стоя в раздевалке за бароном в ожидании пальто, заметил, что в кружку гардеробщицы тот положил медную монету. Дюма опустил в неё банкноту в сто франков.
— Вы ошиблись, господин Дюма, — сказала гардеробщица.
— Я не желаю брать барона де Б. в качестве примера для подражания, — возразил ей Дюма.
Барон ответил тем, что тотчас вызвал писателя на дуэль, назначив встречу на завтра, в шесть утра, в Венсеннском лесу.
— Утром я должен написать по главе для трёх моих романов-фельетонов, — сказал Дюма, — и до двух дня буду занят. В три часа у меня репетиция в Историческом театре, так что я свободен лишь между двумя и тремя часами. Давайте назначим встречу на два пятнадцать, чтобы я мог освободиться до конца дня.
Потом, дав гардеробщице банкноту в пятьсот франков, Дюма попросил:
— Поскольку у меня много дел, не могли бы вы оказать мне одну услугу? Снимите с барона мерку и выберите красивый гроб. Закажите также похороны по первому разряду. Если судить по чаевым, которые дал вам барон, его смерть станет для наследников обременительным поводом для расходов.
Благодаря этому блефу Дюма взял верх над бароном, впервые в жизни засомневавшимся в своей победе. «Действительно будет глупо, — сказал себе барон, — если я погибну из-за вздорной истории с несколькими франками чаевых».
На следующий день он нанёс визит Дюма; дело закончилось извинениями и рукопожатием.
Дюма больше всего на свете ценил эффектный жест. Он обессмертил Моризеля, старика с налитым вином брюхом, умиравшего от водянки, потому что тот стал героем одного из самых оригинальных поступков в истории.
Врач сказал Моризелю, что его почки больше не работают и, следовательно, он обречён.
Ничего не зная о своей анатомии, Моризель просил Дюма подыскать ему хирурга, который вскрыл бы его и дал возможность собственными глазами убедиться, в чём состоит его болезнь. Разумеется, ни один хирург не пожелал на это пойти; все уверяли Моризеля, что он не доживёт до конца операции.
Тогда Моризель попросил Дюма показать ему труп человека, умершего от водянки. Ко всеобщему изумлению, Моризель протянул всю неделю, во время которой обшаривали морги и больницы, отыскивая нужный труп. В конце концов труп нашли; Дюма приобрёл его за шесть франков — тогда это была обычная цена, — а также разыскал хирурга, давшего согласие провести вскрытие и прочесть лекцию о сем патологическом казусе. Это обошлось Дюма в сорок франков. Покойника притащили в комнату Моризеля, и хирург принялся за дело. Его лекция, выдержанная в лучшем стиле Медицинской школы Парижа, была ясной, остроумной, исчерпывающей.