— Я сделала всё, что могла, мой господин. Но он мёртв.
Наступила долгая пауза. Затем Изабель прошептала:
— Это... был... мальчик?
— Девочка, — ответил Бернар. Он и сам не знал, почему сказал неправду.
Изабель говорила очень медленно и невнятно, как будто во сне. Бернару показалось, что она попросила подержать её на минутку. Он покачал головой, но Марта, более опытная в подобных делах, подчинилась и положила младенца рядом с ней.
Неестественный холод смерти возле груди заставил Изабель отпрянуть, содрогнувшись.
— Уберите её!
Слез у неё ещё не было. Только позже, в доме своего дяди она разразилась потоком слёз и пыталась молиться, но единственная молитва, которую она была в состоянии произнести, была: «Молись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти». В тот момент ей нестерпимо хотелось умереть.
Глава 8
— Вы, несомненно, спасли честь вашего дома, — сказал герцог-архиепископ, — а возможно, и жизнь Изабель тоже. Граф Жан вполне мог её убить. Да, вы были правы, когда сказали, что сестру тоже можно любить чересчур сильно. Однако было бы наиболее разумным сразу же выдать её за кого-нибудь замуж.
— Это было вне моей власти. Изабель вернулась в Лектур. Брат осыпал её множеством всевозможных подарков и прочих милостей. Теперь она целиком заполнила его жизнь, тем более, что стала редко покидать пределы замка, почти не выходила на охоту, и никогда больше Изабель не упоминала имени принца де Фуа или ещё какого-либо мужчины. Мне кажется, она испытывала отвращение ко всем мужчинам.
— Вы, Арманьяки, люди очень упрямые и пристрастные, — проговорил герцог-архиепископ. — Иногда эта черта является положительной, но далеко не всегда. А как молодой Анри?
Глаза Бернара посветлели.
— Господи, что я только не придумывал для этого парня! Я посещал монастырь святого Михаила Перилского так часто, как только мог.
Герцог-архиепископ улыбнулся.
— Разумеется, лишь для того, чтобы лично убедиться, что вашим виноделам правильно преподают науку перегонки коньячного спирта?
Бернар пожал плечами.
— Это единственное, что могло служить предлогом. Мои приезды не вызывали никаких подозрений, и я всегда видел Анри. Брат Жан занимался с ним гораздо больше, чем того требовал его долг, он любит юношу, как родной отец. Думаю, он хотел бы сделать из него священника.
— Это было бы вполне разумным решением.
— Однако Анри предпочитает людей, его больше интересует устройство винного пресса и химические процессы, происходящие в аппарате во время перегонки, которые даже я не очень-то понимаю. После печального поражения в Ажинроке мои доходы возросли, поскольку похоже на то, что люди потребляют больше коньяка, когда воюют, и я смог построить при монастыре школу, так, чтобы Анри рос вместе с другими мальчиками. К сожалению, большинство его школьных товарищей тоже сироты, как и он сам — вернее, как он сам считает.
— Кто знает, чья кровь течёт в этих его школьных товарищах?
— Вы правы, — согласился Бернар, — они ничем не отличаются от всех прочих приличных юношей. Возможно, это влияние брата Жана.
— Я посмотрю на бумаги этого досточтимого монаха. Я не забыл, что сегодня родился наследник и в скором времени ему понадобится наставник.
Бернар рассеянно кивнул, думая лишь об Анри.
— Когда он уже подрос настолько, чтобы покинуть церковные пределы, тем более что брат Жан честно признал, что у юноши нет склонности вести уединённую жизнь, я хотел рекомендовать его на службу герцогу Филиппу Бургундскому, думая, что Анри будет легче сделать карьеру при дворе этого замечательного человека, чем при короле Франции Карле, этом слабовольном сыне сумасшедшего отца, который не в состоянии управлять страной.
— Однако его министры управляют страной вполне умело, — строго заметил герцог-архиепископ, — а герцог Бургундский — предатель. Будьте осторожны, ваш язык может завести вас слишком далеко.
— В то время герцог оставался верен присяге, как ваше преосвященство, вероятно, хорошо помнит.
Увы, благонадёжность глав дома Лилий теперь была уже не безупречна. Они нередко забывали о своих клятвах сюзерену за исключением лишь тех, что сулили им личную выгоду — настолько слаба оказалась корона Франции, настолько дряхл и слаб умирающий институт феодализма.
При этой перемене то, что Франция считала своей самой большой надеждой в противостоянии с Англией, стало самой большой для неё опасностью.
В одной из бургундских провинций в Нидерландах однажды ночью случился страшный шторм, и море прорвало все плотины и дамбы, заливая огромное пространство. Семьдесят два многонаселённых города, и не только расположенных на берегу моря, но и по берегам реки Маас, скрылись под водой огромного озера, образовавшегося за одну ночь.