— Брат Жан, брат Жан, расцепите руки!
Человек бегом поднимался по ступеням собора, его рабочая куртка развевалась на нём от быстрого движения, — он торопился выполнить то, что считал своим долгом.
Монах узнал его — это был расторопный рабочий с юга, непьющий и толковый, специалист по укладыванию плит. Он остановился возле большой связки этих плит, которые были рассортированы и связаны по размеру, уже подготовленные для укладывания пола в соборе, и поспешно развязал верёвки.
— Я не хочу, чтобы бедная королева мучилась из-за меня, — сказал он. — Сегодня нельзя ничего завязывать, запирать или зажимать. — Затем, заметив, что руки монаха всё ещё сцеплены за спиной, обратился к нему: — Вы не благословите меня, брат Жан?
— Ты крепок сердцем, — сказал тот строго, но достаточно добродушно. — Благослови тебя Господь, и пусть Он даст тебе менее суеверную голову.
— Благодарю вас, ваше преподобие, — сказал тот, расплываясь в довольной, чуть хитроватой улыбке.
Монах тоже улыбнулся, с лёгкой укоризной глядя, как человек в куртке исчезает в темноте собора, сливаясь с коленопреклонёнными прихожанами.
— Этот хитрец провёл меня, хоть и из лучших побуждений!
Чтобы осенить его крестом, брату Жану пришлось расцепить руки.
Когда весь город молился за молодую королеву, несчастная женщина мучилась во дворце в королевской спальне. Она была очень хрупкой и худенькой, роды были тяжёлыми. Врачи, собравшиеся во дворце, не сомневались, что она умрёт. Разумеется, они не были обязаны ей помогать. Они стояли с мрачным видом в своих длинных чёрных академических одеяниях, переговариваясь на латыни, возле пылающего камина, в который время от времени один из учеников бросал пригоршни засушенных трав, чтобы немного очистить застоявшийся воздух. Все окна, как всегда во время родов, были плотно закрыты. Врачи боялись, что и без того слабые силы королевы вот-вот иссякнут совсем. Они основывали свои заключения на регулярных донесениях повитухи, державшей их в курсе относительно состояния королевы; она уже больше не закусывает губы, чтобы не кричать, она больше не плачет, лицо её синеет.
Было бы совершенно неприлично — да и несчастная страдалица никогда бы им не позволила — раздвинуть полог кровати, за которым задыхалась роженица, и осмотреть её. Роды — это женское дело, повитуха была очень опытная и хорошо знала свою работу. Задача присутствующих врачей — размышлять, давать советы, поздравить короля, если всё пройдёт благополучно, или же вызвать священника, если дело примет трагический оборот. Врачи выполнили то, что потребовала от них критическая ситуация. Король Карл охотился, и они послали гонца в собор. Запыхавшийся паж, еле переводя дух, чувствуя огромную ответственность, возложенную на него, преклонил в ризнице колена перед герцогом-архиепископом.
— Сейчас же приду, — сказал прелат. Проклятие, которое, казалось, нависло над королевским домом, опечалило его. Всё-таки этому дню суждено стать печальным днём для Франции.
Вскоре он появился у дверей королевской спальни, где врачи, которым уже нечего было делать у постели несчастной, смешались с толпой придворных, ожидающих радостного или печального известия о принце или принцессе.
Как только из комнаты удалились учёные мужи, группа женщин, хранивших до этого почтительное молчание, занялась королевой. Повитуха, простая женщина, одежда которой пропиталась здоровыми запахами кухни и лука, сбросила с себя кружевное покрывало — обычный убор придворных дам, — который она надела по столь серьёзному случаю. Вокруг головы она обернула обычный крестьянский платок, стараясь избежать узлов. Она закатала рукава и громким голосом приказала отворить окна.
— Самые здоровые телята рождаются в поле, — сказала она. — Воздуха! Принесите мне из кухни ведро горячей воды. И ещё ведро ледяной из винного погреба. И ещё принесите бутылку коньяка, самого крепкого, лучше всего коньяка из Арманьяка. И ради всех святых загасите этот вонючий огонь!
Женщины поспешно бросились выполнять её приказания. Жаркий огонь залили водой и затопили. Окна распахнули настежь. Открыли также все шкафы, шкафчики, выдвинули все ящики комодов. Были даже вынуты стеклянные пробки из флаконов с каким-то мятным снадобьем, которым врачи велели смачивать лоб страдалицы. Сегодня ничего нельзя завязывать, запирать или зажимать.
В комнату ворвался свежий воздух, и королева снова смогла дышать.
— Так, а теперь займёмся делом, — уверенно сказала повитуха, кладя под подушки два маленьких круглых камешка — чтобы младенец не оказался девочкой — и поднося коньяк к полуоткрытым губам королевы. — Выпейте это, — ласково проговорила она, — моя милая, моя хорошая, королевушка моя. Это придаст нам силы. Мне придётся сделать вам очень-очень больно.