— Да уж, не сомневаюсь, — неприязненно произнёс Бернар. Эти двое весьма друг друга недолюбливали.
Позвали другую кормилицу, но результат был тот же, и когда через несколько часов, уже ближе к утру, младенец всё ещё пребывал в этом полулетаргическом состоянии, стали опасаться, что ребёнок умрёт от слабости. Тогда герцог-архиепископ решил его немедленно крестить.
— Думаю, не будет большим грехом немного подогреть воду для крещения, — сказал он брату Жану. — Поставьте воду на огонь и снимите её, когда она станет такой же, как температура тела. Таков уж мой удел — крестить младенцев в подобном состоянии.
Брат Жан немного разбирался в медицине.
— Ваше преосвященство опасается судорог или того, что он подавится языком? Это случается при падучей болезни.
— Кто его знает, — ответил прелат. — Когда они так малы и слабы, трудно что-либо сказать. Но в любом случае, кому понравится, когда на темечко неожиданно плеснут холодной водой?
— Упаси Господи! — с ужасом ответил тот. Темечко у брата Жана было выбрито и блестело как у младенца. Холодная ванна вызвала у бедняги дрожь и отвращение, но он смиренно считал это своей жертвой Господу за тех грешников, которым, к их счастью, можно было ванны и не принимать. Ему было бы больно видеть, как на пульсирующее темечко малыша поливают холодной водой.
Принца окрестили Людовиком. И неизвестно, то ли этот священный обряд вызвал столь резкую перемену — в чём был убеждён брат Жан, то ли прошло какое-то время, необходимое для адаптации ребёнка к этому миру, а может быть, как считала повитуха, всему причиной соль, попавшая во время церемонии ему на язычок и вызвавшая у него жажду, но ребёнок снова громко закричал и, открыв свой розовый ротик, жадно впился в круглую белую грудь, упираясь в неё кулачками, и начал жадно сосать. Довольная кормилица зацокала языком и улыбнулась — её репутация была спасена, будущее обеспечено. Теперь на неё будет спрос у знатных молодых мамаш до тех пор, пока её муж-крестьянин, мужчина отменного здоровья, будет продолжать выполнять свои супружеские обязанности.
Теперь герцог-архиепископ обратил своё внимание на королеву Марию. Она уже немного порозовела, волосы её убрали, и она отдыхала под покрывалом, вышитым золотыми лилиями.
— Ваше высочество, должно быть, счастливы, — сказал он. — И его высочество, король, который вскоре будет здесь, тоже. К нему уже послали гонца, чтобы сообщить о счастливом событии. Посланный — очень быстрый и надёжный юноша, он способен совершить даже невозможное.
— Ему понадобится это качество, чтобы найти короля. Мой бедный супруг всегда сбивается с пути, когда охотится, и ему никогда не удаётся хоть что-нибудь подстрелить.
— Его спутники проследят за тем, чтобы королевские стрелы попали в цель.
Над королём вечно смеялись, когда он возвращался с охоты с благородным оленем или целой тележкой жирных фазанов, хотя стрелком он был никудышным и всегда мазал. В истории за ним сохранилось прозвище «Карл, которого хорошо обслуживают».
Граф Жан д’Арманьяк вышел из комнаты ещё раньше, последовав за первой кормилицей, хоть и отосланной, но весьма соблазнительной. Герцог-архиепископ повернулся к Бернару, зная, что теперь он будет говорить свободно.
— Насколько я знаю своего племянника, — нахмурившись, произнёс старший Арманьяк, — сегодня вечером он сделает то, о чём говорил. Жан всегда вызывает у меня такое чувство, как будто я съел сдохшую рыбу, да ещё к тому же долго пролежавшую на солнце. Предлагаю пойти ко мне и Заказать бутылочку лучшего «Иппокраса» из королевских подвалов. Ваше преосвященство не желает присоединиться ко мне?
— Я немного устал, — ответил священник. — Лёгкое вино меня взбодрит. — Он не стал распространяться на ту тему, что Жан д’Арманьяк вызывает точно такие же эмоции и у него. Но сейчас ему ужасно хотелось узнать, почему Бернар, человек открытый и доверчивый, с таким усердием изучал содержимое жаровни.
За бутылкой вина он задал ему этот вопрос. Но Бернар, вспыхнув до корней волос, сказал:
— Герцогу я этого не скажу!
Будучи дипломатом, которому доверялись очень ответственные поручения, а также находясь в близких отношениях со многими высокопоставленными персонами, герцог-архиепископ считал своим долгом знать все тайные пружины, приводящие в действие французскую знать. И, будучи хорошим приятелем Бернара, он понимал, что лишь чувство глубочайшего стыда могло вызвать румянец на щеках Бернара д’Арманьяка.