Нет, не жизненной энергии, — понял Гефестус.
Совершенно противоположной… определённо противоположной.
— Ты Король Призраков, — сказал Яраскрик. — Смерть не властна над тобой. Ты властен над смертью.
Гефестус присел, обдумывая происходящее и пытаясь во всём разобраться. Движущийся свет достиг дальней стены пещеры и скальная поверхность внезапно засверкала, будто состояла из тысяч маленьких звёзд. Сквозь завесу прошли личи, окружив дракона полукругом. Они молились на своих древних и давно забытых языках и их страшные лица поникли, покорно смотря в пол.
Он мог командовать ими, понял Гефестус, но предпочёл помешать им ползать и преклонять перед ним колени — чудовище больше интересовала стена голубой энергии, рассекающей его пещеру.
Что это может быть?
«Плетение Мистры», — прошептали личи, будто прочтя каждую его мысль.
«Плетение?» — подумал Гефестус.
«Плетение… распалось», — ответил хор личей. — «Магия… одичала».
Гефестус смотрел на несчастные создания, прокручивая в голове возможности. Призраки хрустального осколка были древними волшебниками, напитавшими артефакт своими собственными жизненными силами. От самой сущности, Креншинибона, во все стороны расходились эманации магии смерти.
Дракон уставился на завесу — кусок Плетения сделался видимым и твёрдым. Он вновь вспомнил момент, когда он выдохнул свой огонь на дроу, иллитида и осколок.
Пламя дракона взорвало могущественный артефакт, ослепив Гефестуса.
Затем холодная волна пустоты уничтожила его, чешуя и тело сгнили до костей.
Имеется ли заклинание… любое… переносящее кусочек Плетения Мистры?
— Оно здесь, перед твоим носом, — появилось объяснение, рассеявшее беспорядочные мысли.
— Появилось после первого уничтожения осколка, — сказал Гефестус.
— Нет, — сказал Яраскрик в мыслях дракона. — Плетение высвободило магию из кусочков артефакта, дало мне способность ощущать и оживило приведения в их нынешнем виде.
— И ты вторгся в мой сон, — упрекнул Гефестус.
— Я так виноват, — признал иллитид. — В тот раз ты уничтожил меня, и я вернулся отдать тебе долг.
— Я уничтожу тебя ещё раз, пообещал Гефестус.
— Ты не сможешь, для этого нечего разрушать. Я свободная мысль, ни к чему не привязанная. И я ищу дом.
Прежде, чем до Гефестуса дошло, что это было ничем иным, как угрозой, его рассудок затопила ошеломляющая волна энергии, наполняя каждую частицу его существа болью и изменяя их. Он не мог вспомнить своё имя — настолько сильным оказался удар иллитида, проникающего в душу дракона.
Вдруг мрак рассеялся и Гефестус всё понял.
— Что ты сделал? — спросил он мысленно иллитида. Но ответ ждал его в его собственных мыслях.
Гефестусу не нужно было ещё о чём — нибудь спрашивать Яраскрика. Это всё равно, что обдумать вопрос самостоятельно.
Гефестус был Яраскриком и Яраскрик был Гефестусом.
И оба были Креншинибоном, Королём Призраков.
Гефестус вновь вернулся к тому, что произошло с осколком. Семеро личей каким — то непостижимым образом были связаны с ним, то есть, Креншинибоном, который был внутри него, посредством голубой полосы колдовской энергии. Это могущество было достаточно мощным, хоть хрустальный осколок и был почти уничтожен. Дракон ощущал, как Креншинибон пульсирует на его черепе. Он расплавился там, и колдовская энергия влилась в Гефестуса.
Таким образом, он возродился. Но он не воскрес, а стал нежитью.
Привидения поклонились ему, и он понял их мысли и намерения так же ясно, как если бы они слышали его самого. Их единственной целью было служение.
До Гефестуса дошло, что он чувствует связь между жизнью и смертью.
Голубой огонь покинул стену, оставляя след на полу. Он пересёк то место, где лежал хрустальный осколок и покоились крылья дракона. В конце концов огонь покинул комнату: теперь её озаряло оранжевое пламя на месте глаз личей, глаз Гефестуса, и зелёное свечение Креншинибона.
Но хоть огонь и исчез, мощь чудовища не уменьшилась.
Драколич восстал.
Часть первая
Дневник Дриззта: распутывание
Где заканчиваются пределы разумного и начинается магия? Где сдаётся рассудок и вступает в силу вера? Это два ключевых вопроса понимания, как говорил мой друг — философ, который прошёл нелёгкий путь до конца своих дней и обратно. Это конечная цель всех размышлений, предел всех поисков, предел осознания того, кто мы есть. Жить означает умирать, и знать, что ты должен уйти, но удивляться, всегда находить повод для удивления.
Эта истина является фундаментом для храма Парящего Духа — собора, библиотеки, места поклонения и раздумий, дискуссий и философских измышлений. Его камни были скреплены силами веры и магии, его стены — возведены удивлением и надеждой, его потолок удерживается силами разума. Там Кэддерли Бонадьюс переступил глубины познания и заслужил право требовать от своих многочисленных посетителей, набожных и учёных, чтобы те не терялись перед всеобъемлющими вопросами бытия, не прикрывались необоснованными догматами и не преследовали с их помощью других.
Самые впечатляющие события в обширном мире страстных споров — именно подобные столкновения между здравомыслием и вероучениями. Кто мы: всего лишь причуда богов, или результат гармоничного процесса? Бессмертные или смертные, и если первое, тогда какое отношение имеет наша живущая вечно часть, именуемая душой, к той части, которая, как мы знаем, будет скормлена червям? В чём состоит следующая ступень развития сознания и духа — в самопознании и/или потере индивидуальности в состоянии единения с чем — то большим? Какова связь между тем вопросом, на который есть ответ, и тем, на который нет, если первый в конечном счёте произрастает из второго?
Конечно, подобные вопросы, однажды заняв чьи — то мысли, не исчезают бесследно. Из них вырастают тревожные возможности для одних людей, проявления наказуемой ереси для других, и даже сам Кэддерли как — то откровенно признался мне, что жизнь стала бы куда проще, если бы мы могли всего лишь принять то, что есть, и жить настоящим. Ощущение иронии его слов не покидает меня. Один из самых выдающихся жрецов Денеира, молодой Кэддерли оставался скептиком даже в вопросах, связанных с существованием бога, которому он служил. На самом деле он был сомневающимся жрецом, но наделённым божественной мощью. Если бы он поклонялся другому богу, а не Денеиру, чьи сущие принципы вдохновляли его на исследования, молодой Кэддерли, вероятно, никогда бы не получил доступ ни к одной из сил, что позволяли ему исцелять страждущих и насылать гнев своего божества.
Сейчас он уверен в возможностях небес Денеира как никогда прежде, но всё ещё задаёт вопросы и всё ещё в поисках. В храме Парящего Духа множество истин — законов нашего обширного мира и даже небес над нами — расплетаются и распространяются для изучения и познания. С покорностью и отвагой учёные, которые собираются там освещать детали планов нашей реальности, спорят о модели вселенной и правилах, которые руководят ей, и несомненно переосознают наши устоявшиеся представления об Абер — Ториле и его отношении к луне и звёздам.
Для некоторых всё это звучит как ересь, опасные исследования в мире знаний, которые должны оставаться непотревоженными во владении богов, созданий более высоких, чем мы. Хуже, предостерегают эти фанатичные провозвестники рока, подобные измышления и неразумные объяснения преуменьшают влияние самих богов и отвращают от веры тех, кто наиболее в ней нуждается. Однако, для философов, подобных Кэддерли, чем сложней и запутанней устройство вселенной, тем выше способно подняться чувство восхищения богами, сотворившими всё это. Гармония природы, как он утверждает, и исключительная красота законов, которым подчиняется вселенная и происходящие в ней процессы, означают великолепие и представление о вечности за пределами того, что осознано в слепоте, упрямстве или вселяющем страх невежестве.