В конечном итоге ситуация разрешилась совсем не так, как себе могли вообразить захватчики. Как-то незаметно для них со стороны города просочилась толпа горожан в пару тысяч голов, очень интересно вооруженных. За спиной у каждого висел добротный арбалет, а в руках были солидные дрыны. У кого-то это был просто шест, у другого вилы, у третьего штыковая лопата, у четвертого багор. Но были и те, кто держал в руках полноценное древковое оружие — копья, секиры, алебарды, глефы и прочие подобные тыкалки. Все эти люди словно знали, что им предстоит противоборство с конными всадниками.
Огромная толпа за пять-десять минут молча окружила отряд стражников, выставила перед собой частоколом свое дреколье и, тыкая им в бока лошадей, просто вытеснила всадников с дороги прочь, дав нам возможность проехать в город. Уверен, что стражников еще довольно долго держали в этой блокаде, не позволяя им сделать какую-нибудь непростительную глупость. Так нам и удалось в конечном итоге выскочить из очередной непростой ситуации.
Подъезжая к району, в котором компактно обосновались переселенцы из Мирхета, мы все чаще начали замечать коренастых малоросликов, слоняющихся по улочкам. И у многих под плащами или в объемных наплечных сумках угадывались очертания небольших арбалетов. Если район так патрулируется со всех сторон, то в этом ополчении далеко не полусотня человек, а минимум раз в десять больше.
В доме были все наши: Киррэт, Тома, Цари, Кастя, Ник, Маха и Прат. Первые сумбурные полчаса, заполненные радостью долгожданной встречи и расспросами о произошедшем за последние дни, плавно переросли в ужин, во время которого мы не столько ели, сколько продолжали рассказывать и обсуждать. Когда наконец обмен новостями закончился, я вздохнул и повинился перед близкими:
— Вы уж извините, что я вас во все это втравил. Выдернул из Мирхета, где вы сейчас могли бы спокойно жить, а теперь вам придется уехать в какую-нибудь глушь, чтобы скрыться от всех тех злодеев, гоняющихся за мной. Самое безопасное место для вас было бы в горах, но о том, чтобы вам туда забраться, я даже не смею заикаться. Надеюсь, берки найдут вам тихий городок на отшибе, где вы могли бы пожить спокойно, пока не уляжется вся эта фигня вокруг меня. Если она вообще когда-нибудь уляжется.
— Да ладно, Крис, не вини себя, — возразил Вальк. — Ты же не сделал ничего такого специально, чтобы все это произошло. Кстати, за все эти дни у меня сложилось впечатление, что уже в предстоящее лето многие берки рванут в горы на разведку в плане возможного переселения туда. Так что не удивлюсь, если через три-четыре года в Проклятых горах появится несколько добротных деревень, где можно будет жить в свое удовольствие.
— Предлагаю перестать называть это место Проклятыми горами, — высказался я. — Плохое название! Или давайте вернемся к старому названию «Срединные горы», или предлагайте новое, более благозвучное название. Готов рассматривать любые варианты.
— Хорошо, — согласилась Кастя. — Тогда предлагаю называть горы Срединными, пока не придумаем название лучше.
— Договорились, — обрадовался я.
Тома весь вечер как одна из кормилиц постоянно сновала между обеденным столом и кухней, на что я практически уже не обращал внимания, поэтому вздрогнул, когда женщина положила передо мной на стол портрет девочки.
— Миля, это Ликуся, — тихо сказала Тома. — Этот портрет был сделан, когда девочке было одиннадцать. Его мне Цирения дала.
На портрете улыбалась во всю ширину своего округлого жизнерадостного лица обычная девочка, в чьей фигуре угадывалась порода берков — невысокий, но крепко сбитый подросток. В этой девочке трудно было увидеть формирующуюся девушку, настолько по-детски непосредственными были ее поза и выражение лица. И уж никак нельзя было предположить, что через каких-нибудь пару лет этот совсем еще ребенок станет мамой.
— Миля, ты видишь свою маму? — спросил я тихо. И через пару секунд меня затопила волна любви и нежности в перемешку с тоской и душевной болью. Когда я осознал, что у меня по щекам текут слезы, то сразу же понял, что это не я плачу. В прошлой жизни я никогда не стеснялся своих слез, если мне приходилось плакать прилюдно, а чужих слез стыдится было глупо и подавно. — Не плачь, малыш. Будем надеяться, что Ликуся сейчас находится в другом мире и у нее счастливая жизнь. Что она вспоминает тебя и желает тебе всего хорошего, где бы ты ни был.