Выбрать главу

В этот час даже долгий стук не имел никакого смысла. Касса уже не работала, поезд давно проехал. Поэтому когда стук, громкий и настойчивый, все же раздался, железнодорожный служащий, – пожилой человек, – вздрогнул, насторожился и не побежал сразу открывать…

Но тот, кто стоял снаружи, не переставал долбить в тонкую фанерную ставенку. Служащий железной дороги пошел отворить ее.

Стучавший был в коротком черном плащике. За его спиной стояло несколько полицейских. Человек в плащике смотрел на железнодорожного служащего, выглядывавшего в оконце, очень внимательно. Полицейские блуждали взглядами по убогим интерьерам маленького зала ожидания.

– Нас интересует, кто в последние дни покупал у вас билет?.. – проговорил человек в плащике, раскрывая перед окошком удостоверение. – Парнишка… Он был одет в длинное черное пальто, либо просто в пиджак. С большим чемоданом в руке. Евграф Тюрморезов…

– А-а… – понимающе протянул железнодорожный служащий. Конечно, он запомнил этого парня. Вел тот себя необычно. А под конец сказал такую вещь, что пожилой железнодорожник просто оторопел…

Глава шестая

В компании «Фредди Крюгера»

Прошлое Евграфа Тюрморезова.

– Но мы не можем селить в общежитие кого попало… – сердито произнес голос в трубке.

На пятидесятилетнюю комендантшу общежития, опытную тетку, чего только ни повидавшую на своем веку, слова начальства не произвели никакого впечатления. Настаивала на своем:

– Он сын министра образования.

– Министра образования?.. – начальник комендантши, – он давно уже был дома, – немного смутился. – Почему сразу не сказали?

– Вы, наверное, прослушали… Я вам говорю: очень серьезный паренек. По нему видно. Возражает так уверенно…

– Он что, еще пререкается с вами? Вот наглец… Молодой хам! – человек на другом конце телефонной линии не первый год знал комендантшу. Женщина она была крайне строгая. И «отшить» могла кого угодно. Человек, тем более молодой, решившийся с ней спорить, должен быть весьма твердого характера.

– Нет, он не хамит. Ведет себя очень спокойно. Но я вам говорю – паренек явно не простой.

Комендантша посмотрела на парня сквозь широкое стекло, отделявшее комнатку, в которой она сидела, от тесного холла общежития. Парень нетерпеливо прохаживался вдоль ряда старых кресел, привезенных два месяца назад из институтского актового зала.

На парне было длинное черное пальто, на полу у кресел – большой старый чемодан.

– Лучше нам его поселить, а там видно будет… – проговорила комендантша.

Прошлое Евграфа Тюрморезова

Они зашли в комнату. Обстановка крайне убогая. Кровать только одна: узкая, металлическая, с тоненьким матрасиком, покрытым свежей простыней. Поверх нее наброшено одеяло в сине-белую клетку с инвентарным номером. У другой стены, вероятно, должна была стоять такая же кровать – ничем не занятое пространство придавало комнате голый, неуютный вид. У окна – конторская тумбочка. С выдвижным ящиком, с оббитыми углами, со следами горячих чашек, которые на нее ставили.

Окно ничем не занавешено. На другой стороне улицы виднелся забор. Из-за него торчали деревья с раскидистыми ветвями. Дальше лучи света не добивали, оставляя за деревьями сплошной мрак.

Парень, – его звали Сашей, – подошел к окну, упер сжатые кулаки в широкий подоконник. От грязи белая краска, которой тот выкрашен, смотрелась серой.

Заметив, что его новый знакомый разглядывает на деревья за забором, Евграф проговорил:

– Там кладбище. Сейчас темно, ничего не видно. Утром проявятся могилы, кресты.

– Где я буду спать? – обернувшись, спросил Саша со злостью в голосе. – У тебя только одна кровать. Ты живешь здесь один? Как удалось так устроиться?..

– Они думают, я сын министра образования, – Евграф сделал жест рукой вниз, в сторону первого этажа, где сидела комендантша. Комната, в которой парни сейчас находились, была на пятом, последнем этаже общежития. Выше – только чердак.

С Сашей Евграф познакомился утром на Старом Арбате. Парень попросил у него сигарету. Евграф стоял у какой-то каменной стенки, – за ней обгаженный сквер, – пил пиво.

Тюрморезов не курил, и сигарет у него не было. Но парень не отошел. Завязал разговор. Видимо, признал в Евграфе такого же, как и сам, провинциала, одинокого и неприкаянного в огромном городе.