– Вы должны быть уверены, например, что в лесу у вас будет костер, или вы найдете воду, или хотя бы…
Костерок обратился в дым, а дым метнулся к двери, изогнувшись причудливым символом. Мэтр подошел плавно и торжественно и с таким видом, с каким, должно быть, жрецы былого совершали таинства, дверь распахнул.
За порогом была не та осенняя пожухлая трава, по которой они только что сюда дошли, – там, насколько хватало глаз, царила пустыня, бесстрастная и безжизненная. От самой двери же пески рассекала каменная дорога, где плиты были уложены так ровно, что между ними Одиль не вставила бы и шпильку. По краям дороги лежали двумя ровными рядами такие же торжественные и бесстрастные львы, а вдали возвышались руины когда-то огромного храма.
Поскольку на класс опустилось онемение, слышалось только дыхание и стук сердец, и мягкий шелест песка.
– Или хотя бы найдете дорогу домой, – немного печально сказал мэтр и закрыл дверь. – А теперь давайте начнем.
– Для начала кто-нибудь из вас задаст мне самый дурацкий вопрос, который только можно задать, если подумать о странствиях духа. Давайте. Я знаю, что рано или поздно кто-нибудь его задаст. Лучше сейчас. Кто смелый?
Очередной их учитель был очень высок и худ, хотя широк в кости, с длинной гривой тусклой рыжины, и говорил он на латыни с резкостью, которую невольно хотелось назвать «варварской». Еще, несмотря на осенний холод за окном, он был одет только в льняную рубашку и кожаные штаны, даже рукава закатал, обнажив поросшие густым волосом крепкие руки. Впрочем, это-то нисколько не удивляло: Пиренеи не могли заморозить шотландца.
«Великой тайной превращений он овладел вполне…» – всплыло в памяти Одили.
– Это правда? – выпалила она.
Его глаза удивительной детской голубизны сощурились.
– Что именно, девочка?
– Что вы умеете превращаться во что угодно, – ответила она, поторопившись добавить: – Так говорят слухи, профессор Скотт. Что умеете.
Майкл Скотт усмехнулся.
– Если верить всему, что обо мне говорят, то сейчас я должен не вас тут учить, – его удивительно длинная рука обвела широким жестом притихший класс, – а бродить во рву в восьмом кругу ада. Но нет, должен вас всех разочаровать. Не умею. И никто не умеет.
– В моем роду умели! – подала голос Алехандра, мятежно тряхнув кудрями: должно быть, этот жест она считала неотразимым. – Жена одного моего предка во время осады от отчаяния прыгнула с башни, превратилась в сокола и привела армию мужа на подмогу!
Класс заволновался.
– Я веду свой род от колдуньи Мелюзины, – поведала окружающим Мишель тоном столь же безапелляционным, сколь и нежным. – По бабке. А она – Мелюзина, не бабушка, конечно – превратилась на глазах у кучи свидетелей в дракона.
– Конечно, – тут же согласился с ней Джандоменико. – Антонио Фалиер спасся от турок в Константинополе, став дельфином. Это все знают… в Венеции.
Одиль не удержалась и фыркнула, тут же порадовавшись, что за шумом этого никто не слышал: вот уж эту-то историю наследник дома Фальер сочинил явно на ходу, вдохновленный не призраками прошлого, а лучистыми глазами галлийской сокурсницы.
– … обратилась зимородком, про это даже миф есть!
– … и тогда все испугались и отступили, а ее объявили невиновной!
– … огромный лев…
– Хватит! – Майкл Скотт, казалось, и сам вот-вот в кого-нибудь обратится – во всяком случае, рыкнул он так, что гвалт утих тут же. – Вы еще вспомните байки про то, что если перекувырнуться через голову назад, волком станешь, – выплюнул он презрительно в воцарившуюся тишину. – Все то, что вам няньки и бабки рассказывали – это что угодно, но не превращение, а чаще всего просто иллюзия. То, чем мы займемся, когда свой дух можно поместить в животное… А потом невежи-крестьяне, – его взгляд вновь полоснул по ним, – выдумывают невесть что.
Он остановился у окна, глядя сквозь прозрачный хрусталь вдаль, и заложил за спину руки. Ладони у него тоже были огромные и мозолистые.
– Корпореальная трансформация, – проговорил он с несказанной нежностью и словно бы тоской, – стоит того, чтобы о ней мечтать и слагать легенды. Но вышло так, что дух и тело должны быть едины. Вы представляете себе, что это такое? Давайте порассуждаем. Сразу все выясним и потом весь семестр будем делом заниматься.
Класс в едином порыве потерял дар речи. Скотт фыркнул.
– Хорошо, начну я. Что значит быть мышью? Ну? Вот хоть ты, деточка, – он повернулся к Катлине, – ты мышей видела?