Другие её ровесники, отметила она с некоторым удовлетворением, были ошеломлены и взволнованы не меньше, а держали себя в руках, пожалуй, и похуже: хоть послушно держались своих взрослых сопровождающих, отвешивая поклоны всем, кого те приветствовали, и то хорошо. Исабель снова посмотрела на полного достоинства деда, но успокоиться это не помогло. Как бы она ни следила за осанкой, плечи то и дело поднимались в неуютном защитном жесте, опускался подбородок, а распущенные волосы вместо того, чтобы как в рыцарских романах шёлковой волной растекаться по спине, угрожали зацепиться за пышную отделку плаща какого-нибудь прохожего. Дон Фернандо вопреки её опасениям не сделал ей ни одного замечания, так что она тешила себя надеждой, что хоть и на ватных ногах, но шла она ровно и даже почти величаво. Следовавший за ней Ксандер непроницаемо молчал, а ей, решила она, не подобало при всех одаривать его вниманием, которое можно было бы счесть благосклонным. Девушка не бросила ни взгляда в его сторону – только иногда краем глаза видела его золотисто-русую голову.
– Дон Фернандо, какая неожиданная радость! А это ваша очаровательная внучка?
Дед ответил и на поклон, и на приветствие грузного, лысеющего человека, но сделал это сухо и даже холодно. В реверансе Исабель, конечно, ничего подобного быть не могло – этого человека она знала, он когда-то бывал у них в доме, хотя сейчас и делал вид, что не видел её много лет и еле узнал.
С маркграфом Одоакром Бабенбергом, властителем Восточной марки, она могла быть только сугубо почтительна, как бы ни противно было ей прикосновение его влажной вялой ладони к её щеке.
– Милое дитя! А вот мой Клаус.
Исабель ожидала увидеть копию маркграфа, но обманулась: может быть, когда-нибудь сын и станет похож на отца, но сейчас наследник Восточной марки был хрупким и тихим, и, хотя по росту не уступал Ксандеру, казался рядом с ним несколько бесплотным. Глаза у него, когда он их поднял на Исабель, были огромные и испуганные.
– Вы, конечно, уже слышали новость, дон Фернандо, – доверительно наклонился толстый маркграф к её деду, старательно не замечая стоявшего рядом Ксандера. – Говорят, фон Ауэрштедт уже в Праге…
– Не сейчас, – отрезал дед, а когда Одоакр торопливо покивал, добавил уже мягче: – Мы поговорим после, если вы не возражаете.
– Конечно-конечно… Мое почтение ещё раз, дон Фернандо… сеньорита… Клаус!
Юный Бабенберг торопливо поклонился ещё раз и умчался следом за отцом. Исабель задумчиво проводила его взглядом. Маркграф был суетлив и глуп, раз дед его презирал, но на его шляпе пышное щегольское перо было скреплено аграфом с гербом академии. Значит, он тоже был выпускником. А вот её, Исабель, отец, хлипкий чужак из галльской земли, которого она никогда не знала – не был. Как и мать, донья Анхелика, которая не смогла пройти Лабиринт…
Она попробовала посчитать, сколько её сверстников сейчас в этом зале, и сбилась довольно быстро, но решила, что никак не меньше сотни. Скольким полагалась удача и успешное прохождение Лабиринта, она не знала, но помнила, что очень-очень немногим. У её деда было, помимо дочери, трое сыновей и один уже взрослый внук, все четверо имели честь тут учиться – и Исабель знала, что это было редкостным отличием для любой, даже самой знаменитой и древней семьи.
Как будет с ней? Будет ли она когда-нибудь так же, как некоторые здесь, с небрежной гордостью носить знак выпускника? Или уже этим вечером она вернется в родовое гнездо без права когда-либо ещё испытать свои силы?
Дон Фернандо не путешествовал по залу, как другие. Выбрав себе удобную позицию, он стоял прямой и строгий, как аскетичные святые на церковных порталах, зорко наблюдая за окружающими из-под чуть опущенных, будто в высокомерном утомлении, век. Исабель попробовала последовать его примеру, но, должно быть, это требовало тренировки, потому что обзор её стал невыносимо узким, так что девушка просто подняла подбородок и старалась не крутить головой. Она внучка первого из грандов Иберии, и суетиться и выпучивать глаза ей не пристало. Не вертеться было сложно, тем более что прибывавшие были очень разные и любопытные.
Из одной двери (заснеженные горы сверкнули, словно засахаренными белоснежными навершиями) шагнула полноватая статная женщина и такой же высокий под стать ей парень с полной головой светлых кудрей, похожих на баранью шерсть, и добродушным улыбчивым лицом. Гельвеция? Авзония? Это ведь были не Пиренеи…
Нет, не авзоны, этих ни с кем не перепутаешь, их группа была самой большой. Люди в ней, упоенно жестикулируя, обменивалась певучими рассказами о том, кто кому в какой степени родич. Дети голосили наравне с взрослыми, кроме разве что одной, беспокойно рывшейся в каких-то записях и поминутно оглаживавшей широкую юбку. Неподалёку от неё стоял широкоплечий серьёзный парень, зорко вглядываясь в каждого с легким прищуром, и казался по контрасту с девицей образцом спокойствия.