— Нет, он умный. Он много знает.
— Много знает, да мало понимает.
— А это не все равно?
Нонка прихлебывает чай, задумывается. Я смотрю на маму. Она качает головой, улыбается каким-то своим далеким мыслям:
— Нет, сынок, это не одно и то же. Я в жизни видела… Вот сейчас он, наверное, читает эту свою поэму, и все слушают. Лариска тоже.
А что хорошего в этой Лариске? Так себе, ничего особенного нет.
Вот в школе на литературе мы разбирали образ одного героя. Я взял в тетрадке провел линию. И выписал с левой стороны все отрицательные качества, а с правой — положительные. Положительных набралось больше. Значит, герои хороший человек.
Необязательно нужно выписывать в тетрадке. Можно и на руках. В темноте это удобно. Пальцы на левой руке — отрицательные качества, а на правой — все хорошее.
Начал с левой руки:
Поет Плохо — раз.
Мышей боится — два.
На правой ноге большой палец картошкой — три.
«Красных дьяволят» не читала — четыре.
Когда играет в пряталки, то жулит — пять.
На меня не смотрит — шесть.
Перешел на правую руку:
Косы белые — раз.
Учится на «отлично» — два.
На гитаре играет — три.
Красивая, зараза,— четыре.
Знает, как звали лошадь какого-то Вронского. «Фру-фру» — пять.
Танцевать умеет — шесть. Кажется, все. Шесть на шесть. Вернулась Нонка, погасила свет, улеглась.
— Нона,— шепчу я,— ты не спишь?
— Чего тебе?
— Научи меня танцевать.
…Утром разбудил почтальон. Нонка кричит:
— Алеша, тебе пакет! Распишись.
Я рывком на кухню. В самом деле на столе пакет, почтальон карандаш сует в руки. На пакете наш адрес, только нет номера квартиры. Внизу крупно написано: Алеше Гриб-Грибковуа вверху напечатано: «Киевский райком комсомола».
Нонка пакет не дает, на свет смотрит, осторожно надрывает. Выпал большой лист. На нем чертеж. У угла написано: «Самодельный широкопленочный кинопроектор».
— Фу, какая чепуха!— говорит Нонка.
Я уже во дворе. Выбежал на середину, два пальца в рот, чертеж над головой.
Высунулись ребячьи головы и, конечно, намыленный Ларискин отец.
— Есть чертеж самодельного аппарата!— ору я. Подошла тетя Дуся, потрогала чертеж, подозрительно спросила:
— Самогонку гоните?
Мы сидим на скамейке. Чертеж на коленях подпрыгивает.
— А где же тут мальтийский крест?— трет затылок Лева.
И в самом деле нигде нет мальтийского креста.
— Чем же лента передвигается?— спрашиваем мы друг друга.
Лева водит пальцем по чертежу, бормочет:
— Обтюратор есть, барабаны есть, это осветительная часть, вот фильмовый канал, объектив, бобины, две конических шестеренки. А вот написано: «грейферный узел». Что это? Зачем?
— Крючки какие-то,— говорит Женька и показывает два согнутых пальца. Лева смотрит на Женькину руку, задумывается.
— А ну-ка, сделай еще,— просит он Женьку.— Алешка, тащи нашу пленку!
— Чаю хоть выпей,— говорит дома Нонка.
— Ноночка, некогда,— кричу я.— Дай я тебя поцелую.
— Тьфу, сумасшедший.
Лева пристроил пленку к согнутым Женькиным пальцам. Заставил Женьку водить рукой вдоль пленки сверху вниз.
— Понятно!— кричит Лева.— Вот этими лапками грейфер протягивает пленку. И не нужен мальтийский крест! Ура!
— Ха-ха!
— Банзай!
— Мировецки!— подбрасывает Славик свой картузик с пуговицей.
Из Ларискиного парадного выходит с портфелем ее отец. Остановился, разглядывая нас, нахмурился, идет к скамейке.
— Молодой человек,— говорит он мне,— это просто хулиганство по утрам бандитским свистом пугать весь двор. Я заявлю участковому. Вот так. Твоя фамилия Грибков? Очень хорошо!
Сказал и пошел к воротам, размахивая портфелем.
— Семь,— загибаю я палец на левой руке.— Отец у нее вредный.
— Чего семь?— спрашивают ребята.
— Так просто. Отрицательных больше. Все ясно.
Женька крутит пальцем около моего виска:
— Нельзя тебе, Алешка, сидеть на солнце. Вышла Нонка, подозвала:
— Сейчас по радио хорошая музыка. Идем учиться танцевать.
— Теперь уже не надо,— говорю я.— Отрицательного больше.
— Чего больше?
— Отрицательных качеств больше. Героиня, конечно, не положительная. Все кончено. Ее забыть.
Нонка пожимает плечами:
— Я же предлагала тебе чаю. Вот теперь мучайся.
И опять мы прилипли к чертежу. Путают нас пунктирные линии и всякие разрезы по линиям «АВ» и «ВС». Просто не разобраться в них. Сейчас детали на чертеже мы обводим пальцами. Это нетрудно. Настанет день, когда эти же детали мы сможем потрогать руками, соединить их, привести в движение. Но когда этот день настанет, никто из нас не знает. Сколько еще ночей мы будем спать на наших простынях, пока на одной из них вспыхнет яркий свет, задвигаются люди, поезда, корабли, поскачет на коне Чапаев.
Пришла Лидочка. Молча уткнулась в чертеж, поежилась:
— Ой, мальчики, сколько тут всего. Справитесь?
— Здесь клятва нужна,— тихо говорит Лева.
— Какая клятва?
— Ну, что мы не отступим.
— Правильно,— говорит Женька,— давайте поклянемся.
— А как?— подняла бровки Рыжик.
— Нужно землю есть,— угрюмо предлагает Лева. Рыжик огляделась, поморщилась.
— Грязная она.
— Это даже лучше,— говорит Лева,— запомнится. Давайте клятву напишем. Славик, тащи карандаш и бумагу.
Вот она, наша клятва:
«Я клянусь в том, что отдам все свои силы на то, чтобы построить настоящий киноаппарат. Строить его буду каждый день.
Уважительные причины, когда я не стану работать:
1) Температура выше 38 градусов.
2) Отъезд в гости (если заставят родители).
3) Не выпускают из дому.
4) Пожар, наводнение, землетрясение.
Клянусь в том, что все деньги на мороженое, на кино буду отдавать на постройку аппарата».
Мы все подписались под этой клятвой и приступили к земле. Так она ничего, только очень скрипит на зубах.
— Хватит,— удерживает нас Лева.— Обрадовались..
— С чего же начнем?— спрашивает Женька.
— Конечно, с инструмента и сырья,— очень солидно говорит Лева.— Организуем экспедицию по берегу Москвы-реки, поближе к заводам.
— Что такое экспедиция?— спрашивает Славик,
— Экспедиция?— задумывается Лева. Мы все с надеждой смотрим на его голову. У Левы мать библиотекарь, она часто приносит ему самые диковинные книги, а потому у Левы в голове настоящее справочное бюро. Он знает все, и что такое Трансвааль, за что воевали отважные буры, откуда получилось слово «хулиган» и даже, где у человека почки и зачем нужна печень?— Экспедиция?— переспрашивает Лева и трогает очки.— Это когда люди куда-то собираются, очень далеко и в полном снаряжении. Вот была такая экспедиция Георгия Седова на Северный полюс. Еще до революции.
Лева любит об этом рассказывать. Как-то мать принесла ему книгу про полярника Седова, но в этой книжке не было последних страниц. Кто-то их оторвал. И тогда Лева придумал свой конец. Он достал тушь и пером печатными буквами надписал внизу под последней страницей: «Вперед,— сказал Седов.— И судно, вздрогнув, утонуло».
А потом Лева придумал рассказ о том, что стало дальше с затонувшим экипажем. Будто бы встает холодное полярное солнце, греет льды океана, прогревает своими лучами толщу воды и на самом дне океана согревает спящих матросов. И вот начинают ворочаться матросы, открывают глаза и встают. Потом друг за другом идут они по дну океана следом за своим капитаном, все вперед, все вперед к полюсу, сжимая в омертвелых, холодных руках флаг земли русской.
— Понимаете, Седов не знал, когда он достигнет цели,— говорит Лева,— он даже не знал, останется ли кто из экипажа в живых, но все же отдал команду: «Поднять якоря!» Вот так и мы с сегодняшнего дня отдали команду: «Поднять якоря!» Впереди у Седова полюс, а у нас киноаппарат. Ура!