— Лидочка,— вдруг говорит она тихо.— Какой у тебя красивый воротничок, только сейчас заметила. Сама вязала?
— Сама,— охотно отвечаем мы за Лидочку.
— И это у вас будет настоящее кино?
— Настоящее,— дружно говорим мы.
— Ах, какие умники!— радуется она.— Стасик, почему же ты мне про это не рассказывал? А то молчит и молчит. Откуда я должна знать, зачем вам тиски?
Из сарая она вышла очень довольная и даже у своего парадного погладила графа по затылку. А может, это нам только показалось? Издалека плохо видно.
— Лишь бы она мужу про тиски не сказала,— беспокоится Мишка.
Лидочка тихо смеется:
— Не скажет.
И опять наш сарай наполнился деловым шумом. Я вырезал в фанерке отверстие для линзы, как сказано в чертеже. Вырезал точно по размеру. Обласкал шкуркой, получилась очень красивая дырка. Славик через нее оглядел сарай, а потом мы все загрустили. Самим эту самую плоско-выпуклую линзу не сделать. Купить надо. Пожалуй, слово «купить» самое противное на свете. Это слово всегда тянет за собой другое — «деньги». А где их взять?
Решаюсь идти домой, к Нонке. Может, удастся выпросить. Меня тщательно причесывают, Славик из ведра поливает на руки, застегиваю все пуговицы, отряхиваюсь и пошел.
Нонка сидит, зубрит. Скоро у нее приемные экзамены в институт. Мешать ей нельзя. Присел на краешек стула, так просто предлагаю:
— Давай я за хлебом схожу.
— Хлеб есть,— не отрываясь от учебника, обрезает Нонка.
Делать нечего: беру веник, мету пол. Нарочно стараюсь около ее ног. Увлеклась, не замечает. Щекочу веником. Она голову подняла, отодвинулась и опять в книгу. Так и подмел весь пол, и никто не заметил, никто не оценил.
Начал зеркало протирать. Это Нонка сразу заметила, смотрит подозрительно.
— Что-то ты такой старательный? Деньги нужны?
— Нужны,— вздыхаю я — Линзу нужно купить плосковыпуклую.
— Нет денег,— сухо говорит Нонка и опять — в учебник. Я помялся, помолчал. Дождался, когда страницу перевернет.
— Перед экзаменами особенно нужно людям делать добро,— задумчиво разглядываю я абажур.— А то засыплешься.
— И это не пройдет,— говорит Нонка, не поднимая головы.— Я же сказала: денег нет.
Опять молчим. Дождался еще одной страницы, решаюсь:
— Знаешь, Нонка, я семилетку копчу и работать пойду.
— Это почему же?
— Тебе буду помогать, а учиться можно и в вечерней школе.
Нонка поднимает голову, внимательно на меня смотрит. Затемнил трамвай окна, но мне видно, как она хорошо улыбается.
— Ладно уж, возьми в кармане в жакете. И катись, не мешай.
Я мигом за дверь. Зачем человеку мешать, если он готовится к экзаменам.
Мы идем покупать линзу. Кажется, все прохожие догадываются, зачем мы идем, и охотно уступают нам дорогу. Впереди Женька с Левкой, потом мы с Рыжиком и Мишкой, а сзади Славик. Он все время притормаживает около палаток с мороженым и делает нам знаки. Мы — никакого внимания.
Славик догнал меня, как бы между прочим говорит, что на вафлях с мороженым он прочитал имя «Лариса».
— Не скули!— прикрикнула на него Лидочка.— Ведь знаешь, что денег в обрез.
Так же деловито и независимо мы проходим мимо магазина сушеных фруктов. На витрину стараемся не смотреть.
На углу Смоленской площади палатка инвалида. Он торгует пугачами и пробками. Немножко постояли, посмотрели, пошли дальше. Рядом ларек восточных сладостей. Словно лаком облиты большие орехи, жирно лоснится халва, блестят сахарные петушки на палочках.
Прошли, не задерживаясь. Славик отстал.
В оптическом магазине тихо, прохладно. Угрюмый продавец в белом халате перед каким-то старичком раскладывает на прилавке разные очки. Посмотрел на нас хмуро, лишний товар убрал с прилавка.
Вот она наша плоско-выпуклая линза — «конденсатор».
Просим посмотреть.
— А деньги-то есть?— спрашивает продавец. Я солидно хлопаю по карману. Он вытаскивает линзу, протирает ее, но в руки не дает.
— Сначала деньги. Лидочка обиделась:
— Что мы, жулики, что ли?
Продавец сердито покосился, запыхтел, пальцами по прилавку барабанит.
— Не обижайтесь, барышня, тут сегодня утром зашли трое. Стоят, зубы заговаривают. Двое очки примеряют, а третий прямо с прилавка микроскоп потянул и ходу. Вот только кепка в дверях слетела, а сам удрал.
Он достал из-под прилавка кепку, показал нам.
— Может, вы знаете, чья это?
Мы плечами пожимаем. Лева сказал, что где-то он встречал такую кепку, мне она тоже показалась знакомой.
— Вспомните, мальчики,— засуетился продавец.— Микроскоп очень дорогой.
Как мы ни тужились, но вспомнить не смогли. На всякий случай продавец записал наш адрес, и мы вышли из магазина, по очереди разглядывая в линзу наш шумный Арбат.
Славику купили мороженое. Всякий раз, прежде чем откусить, он рассматривает порцию в линзу, восторженно хихикает.
В наш двор кому-то привезли дрова.
— Можно заработать,— прикидывает Лева.— Распилить, расколоть, сложить — получится объектив с двумя линзами плюс сверла и наждачный камень.
Дрова свалены у Ларискиного сарая, я заскучал:
— Не буду пилить.
— Почему?
— Кому хочешь, только не Лариске.
— Чудак, она и не увидит. Ты будешь в сарае укладывать.
— А как же с них деньги брать? Лучше бесплатно. Лева снимает очки, близоруко меня разглядывает:
— Нет, вы только посмотрите на этого графа Монте-Кристо в заплатанных штанах. Богач какой нашелся. Насквозь благородный.
Лева с Мишкой пошли наниматься к Ларискиной матери. Мы уселись на скамейке.
— Алеша, не надо для нее стараться,— говорит Лидочка,— ну ее.
— А как же объектив, наждачный камень. К бормашине приделаем, и точи, что хочешь. Одни искры.
— Ну, раз искры, тогда конечно,— подперев кулачками голову, соглашается Рыжик.
Вернулись Лева с Мишкой. Оба сразу выпалили сумму. Лева тормошит меня.
— А Лариски дома нет. Уехала с Гогой на велосипеде. Понял?
— Дешево сторговались,— смеется Рыжик,— надо было вдвое дороже. Так, Алеша?
— Втрое,— говорю я.
Пилу взяли у тети Дуси. Женька осматривает ее, стучит по зубцам ногтем.— Острая.
Лева потрогал пилу, поднял на уровне глаза, поморщился.
— Тупая.
Я тоже посмотрел. По-моему, все в порядке. Этой пилой я уже пилил много раз. Даже один пилил. Только нужна пружина от матраца. Один конец пружины — гвоздем к стенке сарая, а другой привязать к ручке пилы. Пилу на себя тянешь — пружина вытягивается, потом отпускаешь, а пружина тащит к себе.
— Чего же в ней хорошего?— говорит Лева.— Развод зубьям нужен. Вправо и влево. И каждый зубец заточить. Мне отец показывал.
Я осмотрел в линзу зубья. И верно, они расходятся в одну и другую сторону.
— Нужен трехгранный напильник,— прикидывает Женька.
Идем в наш сарай. Пилу зажали в тиски. Лева точит зубья. Славик то и дело их рукой трогает.
— Ух, и острая!
Принесли табуретку. Перевернули вверх ногами и на нее полено. Кричим Леве:
— Мы готовы!
Первое полено пилим мы с Женькой. Он очень сильно нажимает вниз: пилить с ним трудно.
— Ты ее не дави,— советую я.— Пусти просто. Она своим весом будет опускаться.
Женька кивает, мол, все понял и опять давит вниз.
Я уже знаю, что не нужно смотреть на фонтанчики из опилок, следить, сколько пропилили и сколько осталось. Просто води себе пилой и посматривай на наш двор, на сараи, на тополь и при этом думай, о чем хочешь. Можно даже о Гогином велосипеде и о Ларискиных отрицательных чертах. Лучше пилится.
Потом мы пилим дрова под песню. Есть такая. Очень веселая и очень бодрая:
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня…
Все ребята поют, только мы с Женькой молчим. Потому что, когда пилишь, орать нельзя.
Лидочка с Левой устанавливают распиленные поленья в ряд, как солдат, а Мишка ходит с топором вдоль строя и делает из одной роты две, потом четыре. В общем, батальон.