— Как же это сделать?— тяжело вздыхает дядя Карасев,
Как? Ну, вот так. Пойду к его отцу и скажу, что все напишу в «Пионерскую правду», все, что сам видел. Конармейцу, пулеметчику в редакции поверят. Глаз пулеметчика видит все правильно. Иначе не попадет. Мало было пулеметов в гражданскую. А один мне доверили…
Сейчас у нас в окопе пулеметов хватает. Это нам всем доверили. Настоящее боевое оружие — и прямо в школьные руки. Значит, здорово в нас поверили…
ПИШИТЕ ЗАМЕТКИ
Высоко над нами повисла немецкая «рама». Это тихоходный двухфюзеляжный самолет-разведчик. Наверное, окопы фотографирует.
Расстреляли по самолету не одну обойму, а «раме» хоть бы что. Кружит и кружит себе в высоте. Что-то отделилось от самолета и все быстрее, быстрее приближается к земле. Вдруг это что-то рассыпалось в небе и уже опускается на окоп белыми снежинками. Кто-то кричит:
— Листовки! Хватай на курево!
— Не стоит рук пачкать,— сердито кивает Григорий Иванович на бумажные снежинки.
Мне нестерпимо хочется подержать в руках немецкую листовку. О чем они пишут? Чего хотят? Ведь это же «их» листовки.
Один листок тихо опустился на бруствер, покачнулся и скользнул в окоп. Я хочу поднять, но почему-то стесняюсь Григория Ивановича. Наступил сапогом, помалкиваю. Листовка жжет подметку, не дает успокоиться. Я на Григория Ивановича посматриваю, он будто ничего не видит, неотрывно следит прищуренными глазами за «рамой».
Отодвинул чуть ногу, но ничего не прочтешь. Какие-то рисунки и слитно буквы.
— Ладно уж читай,— не отрываясь от «рамы», вдруг говорит политрук.
— А можно?
— Чего уж там,— машет рукой Григорий Иванович,— не маленький.
Мы с Женькой поднимаем листовку.
— Читай вслух,— просит Григорий Иванович.— А вы, товарищи, слушайте,— оборачивается он к бойцам.
Оказалось, это не просто какая-то листовка, а пропуск. Фашисты советуют хранить его подальше «от командиров, евреев и комиссаров». При встрече с немцами этот пропуск предъявляется, и тогда сдавшемуся в плен обеспечена «райская жизнь».
На обороте рисунки «из райской жизни», На одном нарисован улыбающийся красноармеец. В руках у него балалайка, на другом — тот же красноармеец сидит за самоваром, потом он с веником в бане…
— Здорово нарисовали,— говорит Григорий Иванович и старательно прицеливается в «раму».
— Нy, ребята, прячьте свои пропуска,— говорит политрук,— в рай попадете.
— Да ну вас, Григорий Иванович,— сердится Женька.— Уж и посмотреть нельзя?
— Сомни-ка получше,— между выстрелами советует политрук,— в туалет сгодится.
Потом Григорий Иванович долго рассматривает листовку, хмыкает.
— Дураки не догадаются: такие бы вещи на наждачной бумаге печатать. Тогда сохраняется.
Бойцы смеются.
Я люблю, когда людям весело. Особенно приятно слышать смех здесь, в окопе.
Сейчас немцы притихли. Вернулась наша разведка, сообщила, что противник укрепляет свои окопы. Наверное, немцы уже выдохлись и наступать больше не могут. А может быть, ждут подмоги?
Иногда ветер со стороны деревни трогает уши звуками губной гармони, мандолины.
— Вот гады! Как у себя дома,— говорим мы и, не целясь, шлем пулю за пулей на звук гармошки.
Григорий Иванович на корточках роется в своем планшете, достает сморщенный лист бумаги:
— Алеша, в школе стенгазету выпускал?
— Еще какую!— радуемся мы с Женькой.
— Ну-ка, «боевой листок» изобразите.
— Как? Прямо сейчас? Здесь?— переглядываемся мы с Женькой.
— А то где же? Одну здесь, другую в Берлине,— спокойно говорит политрук.— Вот вам цветной карандаш. Тут заголовок, здесь рисунок. Наши пулеметчики дадут заметку, как стрелять по самолетам. Так? Я передовичку напишу. Да, вот еще юмор должен быть. Может быть, у нас кто трусит. Сюда его. Или бесславный конец немецкой листовки… А на весь лист такую шапку: «Доброволец в штаны не кладет»… Как?
Шапка понравилась.
Григорий Иванович отдал нам планшет, и Женька, положив на него бумагу, вывел в углу: «Смерть немецким захватчикам!»
Чем-то очень мирным, далеким, школьным повеяло на нас от цветного карандаша и от этого белого листка бумаги. Не хватает школьного звонка и… совсем как до войны.
…Звонок, Окончились занятия. Сейчас после уроков в классе остается только наша редколлегия. Мы будем выпускать новогодний номер классной стенгазеты.
Редактор стенгазеты — Лева Гоц. Женька и я — художники. Лидочка и Гога — члены редколлегии.
В дверь просунулась мордашка Славика.
— Учитесь?— спрашивает он.— Давайте старайтесь.
— А как у тебя день прошел?— строго спрашивает его Лидочка.
Славик сообщает:
— По арифметике «отл»,
— Ха-ха!
— Ура!
— Банзай!
— Мировецки,— довольный, подытоживает Славик.— Ну, пошли домой.
— Иди один, Славик. Нам стенгазету выпускать.
— И я с вами останусь. Можно?
— Нельзя. Тебе поесть надо.
— А я поем и приду. Можно?
— Зайди к моей матери,— просит Женька.— Захвати бутербродов на всех. И еще акварельные краски и черную тушь.
— Я сегодня не останусь,— объявляет Лидочка.— Мы с Мишей пойдем посылку его отцу отправлять.
— Ну и что же,— говорю я,— отправите и приходите оба.
— Так мне же нельзя делать стенгазету,— тихо говорит Мишка и садится за парту.
— Меня выбрали…
Разглядываем сгорбленного Мишку вместе с его летчицкой сумкой, и вдруг, не знаю почему, я заорал:
— Какой глупый! А кто же нам лучше тебя самолет нарисует? Кто? Прямо над Спасской башней будет лететь самолет. Понял? Ну, давайте бегом!
Мишка вскочил, убежал. Лидочка задержалась, подставила мне кулак:
— Как ты думаешь? Что у меня здесь?
— Самолет.
— Молодец!
Лева упрямый лист ватмана расстилает на сдвинутых партах, сердится, очкастой головой крутит:
— Опять вы это самое… Чувства… Давай-ка пиши заголовок: «За отличную учебу».
Женька рисует башню Кремля, а я набрасываю заголовок «За отличную учебу».
Раньше, выпуская любой номер стенгазеты, мы просто мучились. Мы не знали, как и чем заполнить безгранично большой лист ватмана. Мы даже хитрили: название нашей стенгазеты писали очень большими буквами, потом рисовали огромный номер, слева как можно больших размеров рисовали Спасскую башню. Потом изображали какого-нибудь отстающего ученика, обязательно с большим носом, с подвязанной к ноге гирей, на которой было написано «неуд». Рядом рисовали каких-нибудь драчунов с большими кулаками.
Места еще оставалось много, и мы старались пятна на ватмане заполнить заметками.
Сначала, конечно, передовая статья. Скучная и противная, которая называлась или «Наши задачи» или «Будем учиться на «отлично». Потом шли заметки, которых нам никто не писал, и мы их сочиняли сами. Они тоже были почти всегда одни и те же: «За чистоту в классе», «Что нам мешает?», «Лучше готовить домашние задания» и уголок юмора: «Кому что снится».
И все-таки места еще оставалось очень много, и тогда мы в конце часто рисовали огромный почтовый ящик и крупно писали: «Пишите заметки в стенгазету!» Но заметок никто почему-то не писал, и следующий номер стенгазеты опять выходил вымученным, тоскливым, хотя и с ярким красочным заголовком и очень красивой Спасской башней.
Однажды мы увидели стенгазету, которую выпустили комсомольцы. Даже не увидели, а скорее услышали.
В коридоре, где была вывешена газета, раздался хохот. Старшеклассники сгрудились у газеты и смеются.