— Почему?
— Ну, костыль помогает людям ходить.
— А разве мы хромые?
Подумали и дружно отбросили этот «Костыль»,
— «Товарищ»,— тихо, почти шепотом, говорит Лева. Но мы услышали.
— Правильно,— вдруг кричит Женька,— конечно, «Товарищ»! Ведь настоящий товарищ — это здорово!
— Верно,— согласилась Лидочка.— «Товарищ» — это очень правильно.
Мы решили посоветоваться с Пелагеей Васильевной, с нашим пионервожатым, может быть они предложат что-либо лучше, а если нет, то наша газета отныне будет называться самым хорошим словом.
Мы уже настолько выросли, что даже изучаем химию. В кабинет химии всегда бежим с удовольствием, восторгом. Я стараюсь обогнать Гогу и бежать за Лариской. Впереди всех Мишка размахивает летчицкой полевой сумкой, за ним по ступенькам прыгает Лидочка. Она с Мишкой и в химическом кабинете сидит рядом.
Вместе они нагревают свои пробирки, вместе нюхают какую-то дрянь, и даже вместе своими языками облизывают одну и ту же соль.
Если у них спросить промокашку, то она обязательно вся разрисована самолетами разных марок. И рядом рукой Лидочки написано: «А это какой?» И тут же Мишкин почерк: «Это бомбардировщик ТБ-3».— «А это?»— Это истребитель. А вот гидросамолет».
Однажды на промокашке было написано Мишкиной рукой: «По-моему, Алешка на нас сердится. За что?» И тут же ответ Лидочки: «Ну его, он просто глупый». После этого я не стал просить у них промокашек. Пусть уж лучше буду жить с кляксами.
География. Почему-то я впервые сейчас посмотрел на Лидочку, а уж потом на Лариску, а они посмотрели на своих соседей. Когда мы переступали порог роскошного буддийского храма, я опять посмотрел на Лидочку, а она — на Мишку. Я взглянул на Лариску, а она — на Гогу.
— Что ты все вертишься, как еж?— сердится Женька.— Ведь мешаешь.
Урок окончился. Лариска с Гогой свертывают карты. Географ ждет вопросов. Я стараюсь задать вопрос поумнее. Смотрю на Лидочку. Но они с Мишкой все еще летят в самолете. На меня никакого внимания.
Хочется встать и задать еще вопрос, но ничего умного в голову не приходит.
Вот Лева нашел что спросить:
— Николай Семенович, почему Индия до сих пор не сбросит английских колонизаторов?
Эх, мне бы такой вопрос!
На следующий день Пелагея Васильевна раздала нам сочинения: «За что я люблю свою Родину». Заметно, что она довольна. Веселая. Да и у ребят на лице хорошо. Все получили свои листки, только Гога ничего не получил. Он руку тянет, а Пелагея Васильевна его опережает:
— Знаю, знаю. Твое сочинение мы прочитаем вслух,— говорит она.
Мы переглядываемся. Наверное, и отметок не хватило для Гогиной работы. Вот ведь, писатель!
— Садись за мой стол и читай,— приглашает Гогу Пелагея Васильевна.
Гога неловко вылез, боком прошел к учительскому столу, шевелит своими листками, непонимающе смотрит на Пелагею Васильевну.
— Я не поставила тебе отметки,— она прохаживается вдоль рядов, потом подсела к Женьке на нашу парту.— Мне хочется знать, что скажет класс. Ну, читай.
Гога начал неуверенно. Что-то застревало у него в горле, а потом он разошелся, раскраснелся, даже в нужных местах потрясал рукой.
Мы притихли, мы подавлены. Гога здорово читает.
«Родина! Это самое дорогое, любимое и прекрасное, что есть у человека. Сердце мое переполнено любовью к ней. Нет выше счастья, чем любить свою цветущую Родину. Согретая сталинским солнцем, она, моя Отчизна, цветет и развивается. Наши сердца бьются вместе с Родиной. Мое сердце полно тобой и принадлежит тебе, Родина!»
Гога окончил, посмотрел на Лариску. Лариска — на класс.
— Ух, здорово,— не выдерживаю я.— Красиво!
— Да…— вздыхает Женька.
— Прямо, как в театре,— говорит Лидочка. В классе гул.
Гога нашел свою парту, уселся.
Пелагея Васильевна прошла к столику, журнал листает. Ждет, пока мы успокоимся. Встала, карандашиком постукивает:
- Кто из вас своими словами расскажет, о чем написал Гога?
Стали очень тихо. Я хочу пересказать, но вот не знаю, как начать, Очень много таких слов, как «Родина», «любовь», «сердце», «счастье», а вот о чем тут? Все ярко, гладко, а никак не ухватишь. Схватиться бы за какую мысль, к ней свои мысли присоединить и рассказывать. Но что-то не получается. Соскальзывает.
А ведь только что Гога читал, и все было очень здорово, красиво, даже торжественно. Так о чем же он писал? Прямо никак не вспомню.
Толкаю Женьку: давай выходи. Он кляксу с пера выдавливает, плечами пожимает.
Лариска руку тянет.
— Пожалуйста, Лариса,— приглашает Пелагея Васильевна,— выходи сюда и рассказывай.
— Вот, значит, он написал про нашу Родину,— говорит Лариска,— вернее, за что он ее любит. Ну, он ее очень любит… Так сказать, всем сердцем… Очень любит… И он счастлив…
Она остановилась, на Пелагею Васильевну смотрит:
— Ну, я не знаю, как дальше сказать. В общем, мне сочинение понравилось.
Лариска замолкла. Стены рассматривает.
— У тебя все, Лариса?
— Все,— выдохнула она.
— Садись. Кто еще перескажет это сочинение? Тихо в классе.
— Нет желающих?
Звонок трезвонит. А мы сидим. И Пелагея Васильевна сидит.
— А как же отметка?— гудит класс.— Пелагея Васильевна, вы же обещали?
Я смотрю на Гогу. Он выпрямился, улыбается во все стороны. Лариска его толкает, а он не замечает.
— Мне кажется, что Гога поторопился,— говорит Пелагея Васильевна,— поспешил. Ты, Гога, сохрани это сочинение. Спрячь его как оно есть сейчас. Потом подрастешь, работать пойдешь, женишься (мы хихикаем), будут у тебя дети (нам опять весело), тогда найди эти листки… Прочитай их себе, жене, детям… и поставь сам отметку.
Она торопится:
— Ну, так ребята… Мы не уложились. Прочитайте сами «Песню о купце Калашникове». Женя и Алеша! Завтра выходной. Сходите в Третьяковскую галерею. В зале XVI века не торопитесь, не спешите дальше по залам. Нарисуйте костюмы купца Калашникова, опричника Кирибеевича.
У нее никак не закроются застежки портфеля. Справилась с застежками, глазами Гогу нашла:
— Отметку себе поставь честно. Опять звонок разоряется. Ушла Пелагея Васильевна.
— Ничего не понятно,— говорит Лариска.— Какие дети? Какие отметки? Как же еще писать сочинения?
Кто-то нашу дверь трогает. Мы сидим тихо. Это, конечно, физик. Показалась щель, а в ней голова Славика:
— Учитесь! Ха-ха!
— Марш домой!— кричит Лидочка.
— «До свиданья!», «Всего хорошего!», «Будьте здоровы!» — выпаливает Славик.
Мы по-прежнему тратим время на наше кино. Дома кручу аппарат, сколько хочется. Только неинтересно крутить ленту самому себе. Нет зрителей.
Нонке надоел. Мама тоже все торопится. Смотрю сам. Ребята придут, рассядутся и вслух рассказывают друг другу, что будет дальше на экране.
Потом наш аппарат мы таскаем по квартирам друг к другу, опять крутим, и опять Мишка или Женька забегают вперед:
— «Англия уже потеряла свое господство на морях…» Я замечаю, что и зрителей становится все меньше и меньше. Просто неинтересно смотреть одно и то же, а новой пленки у нас нет.
Сколько ни крути ручку, на экране все одно и то же: душ, нанайская борьба и «Англия уже потеряла свое господство на морях…»
…Кончилась наша картина, наше «Попурри». Зажгли свет. Друг друга разглядываем.
Лева несмело предлагает:
Надо бы найти Костю… Еще попросить пленки… Алешка, ведь он же заходит к твоей Нонке… Ну, вот и попроси…
— Привет, он уже давно к нам не заходит. Он учится в школе рабочей молодежи.
— Это как понять?
— Как понять? На студента разозлился.
— Почему?— удивляется Мишка.
— Ну, потому что он студент… Высшее образование… Знает много.
— Алеша, как же Нонка?— спрашивает Лидочка.
— Ну, что Нонка? Не поймешь ее… Костя, конечно, лучше.