Просим посмотреть.
- А деньги-то есть? - спрашивает продавец. Я солидно хлопаю по карману. Он вытаскивает линзу, протирает ее, но в руки не дает.
- Сначала деньги. Лидочка обиделась:
- Что мы, жулики, что ли?
Продавец сердито покосился, запыхтел, пальцами по прилавку барабанит.
- Не обижайтесь, барышня, тут сегодня утром зашли трое. Стоят, зубы заговаривают. Двое очки примеряют, а третий прямо с прилавка микроскоп потянул и ходу. Вот только кепка в дверях слетела, а сам удрал.
Он достал из-под прилавка кепку, показал нам.
- Может, вы знаете, чья это?
Мы плечами пожимаем. Лева сказал, что где-то он встречал такую кепку, мне она тоже показалась знакомой.
- Вспомните, мальчики,- засуетился продавец.- Микроскоп очень дорогой.
Как мы ни тужились, но вспомнить не смогли. На всякий случай продавец записал наш адрес, и мы вышли из магазина, по очереди разглядывая в линзу наш шумный Арбат.
Славику купили мороженое. Всякий раз, прежде чем откусить, он рассматривает порцию в линзу, восторженно хихикает.
В наш двор кому-то привезли дрова.
- Можно заработать,- прикидывает Лева.- Распилить, расколоть, сложить - получится объектив с двумя линзами плюс сверла и наждачный камень.
Дрова свалены у Ларискиного сарая, я заскучал:
- Не буду пилить.
- Почему?
- Кому хочешь, только не Лариске.
- Чудак, она и не увидит. Ты будешь в сарае укладывать.
- А как же с них деньги брать? Лучше бесплатно. Лева снимает очки, близоруко меня разглядывает:
- Нет, вы только посмотрите на этого графа Монте-Кристо в заплатанных штанах. Богач какой нашелся. Насквозь благородный.
Лева с Мишкой пошли наниматься к Ларискиной матери. Мы уселись на скамейке.
- Алеша, не надо для нее стараться,- говорит Лидочка,- ну ее.
- А как же объектив, наждачный камень. К бормашине приделаем, и точи, что хочешь. Одни искры.
- Ну, раз искры, тогда конечно,- подперев кулачками голову, соглашается Рыжик.
Вернулись Лева с Мишкой. Оба сразу выпалили сумму. Лева тормошит меня.
- А Лариски дома нет. Уехала с Гогой на велосипеде. Понял?
- Дешево сторговались,- смеется Рыжик,- надо было вдвое дороже. Так, Алеша?
- Втрое,- говорю я.
Пилу взяли у тети Дуси. Женька осматривает ее, стучит по зубцам ногтем. •- Острая.
Лева потрогал пилу, поднял на уровне глаза, поморщился.
- Тупая.
Я тоже посмотрел. По-моему, все в порядке. Этой пилой я уже пилил много раз. Даже один пилил. Только нужна пружина от матраца. Один конец пружины - гвоздем к стенке сарая, а другой привязать к ручке пилы. Пилу на себя тянешь - пружина вытягивается, потом отпускаешь, а пружина тащит к себе.
- Чего же в ней хорошего? - говорит Лева.- Развод зубьям нужен. Вправо и влево. И каждый зубец заточить. Мне отец показывал.
Я осмотрел в линзу зубья. И верно, они расходятся в одну и другую сторону.
- Нужен трехгранный напильник, - прикидывает Женька.
Идем в наш сарай. Пилу зажали в тиски. Лева точит зубья. Славик то и дело их рукой трогает.
- Ух, и острая!
Принесли табуретку. Перевернули вверх ногами и на нее полено. Кричим Леве:
- Мы готовы!
Первое полено пилим мы с Женькой. Он очень сильно нажимает вниз: пилить с ним трудно.
- Ты ее не дави,- советую я.- Пусти просто. Она своим весом будет опускаться.
Женька кивает, мол, все понял и опять давит вниз.
Я уже знаю, что не нужно смотреть на фонтанчики из опилок, следить, сколько пропилили и сколько осталось. Просто води себе пилой и посматривай на наш двор, на сараи, на тополь и при этом думай, о чем хочешь. Можно даже о Гогином велосипеде и о Ларискиных отрицательных чертах. Лучше пилится.
Потом мы пилим дрова под песню. Есть такая. Очень веселая и очень бодрая:
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня…
Все ребята поют, только мы с Женькой молчим. Потому что, когда пилишь, орать нельзя.
Лидочка с Левой устанавливают распиленные поленья в ряд, как солдат, а Мишка ходит с топором вдоль строя и делает из одной роты две, потом четыре. В общем, батальон.
Наконец Лева с Мишкой нас сменяют. Теперь я беру топор.
- Трах! - И нет каппелевского полковника.
- Трах! - И нет батьки Махно.
- Трах! - И завяз топор. Это значит - враг сопротивляется.
Скрипит калитка. Во двор сначала въезжает переднее колесо велосипеда, за ним Лариска и Гога. Сделали круг по двору, остановились около кучи дров, слезли.
А топор все не вынимается. Скрипит, а не вылезает. Хоть бы уж Лариска не смотрела, шла бы себе домой. Лидочка побежала в мастерскую, вернулась с молотком, Лева с силой ударил им по топору, и полено нехотя развалилось.
- Ничего,- утешает меня Лидочка,- тут сучок во какой! Попробуй вот это.
И опять топор революции крушит надвое, четвертует Юденича, Деникина, Колчака.
- И Врангеля,- говорит Лева и подставляет черное, обугленное полено.
Славик пыхтит, устанавливает толстый обрубок.
- Это рыбий жир,- говорит он,- вдарь-ка, Алеша. Лариска смеется, подталкивает к нам Гогу:
- Попробуй поколоть.
- Это не для меня,- серьезно говорит Гога и садится на велосипед.
Мы переглядываемся. Гога вихляет рулем и отъезжает.
А может, правда, колоть дрова не для него?
Мне вспомнилось, как-то Пелагея Васильевна спросила нас, кто кем хочет быть?
Мы застеснялись. Просто как-то неловко встать и всем сказать, кем я хочу быть. В классе тишина. Сидим, переглядываемся, подталкиваем друг друга: «Давай ты».
- Хорошо, ребята,- говорит Пелагея Васильевна,- если не хотите устно, давайте на эту тему напишем сочинение. Только, чур, писать все честно.
- Конечно, честно, - закричали мы. Но честно получилось только у Лидочки.
Мы все знаем, что она мечтает стать актрисой, так она и написала в тетрадке.
А я и в самом деле не знал, кем хочу быть. Просто не задумывался. Но уж очень захотелось написать что-нибудь приятное для Пелагеи Васильевны. И я добросовестно написал четыре страницы, на которых убедительно доказывал, что быть учителем - моя мечта.
Женька тоже наврал. Он написал, что всю жизнь мечтает стать шахтером. Но ведь я-то знаю, что он бредит глиной, мольбертом и палитрой.
У Мишки тоже перо пошло вкось. Написал, что хочет быть комбайнером, а сам дальше Тушина никуда не ездил. Где он видел комбайны?
Лариска, оказывается, захотела стать ткачихой на фабрике «Красная Роза», а Гога с малых лет мечтал быть слесарем или токарем.
Я так и не понял, почему мы все написали неправду. На переменке мы сидим на батарейке, не смотрим друг на друга. Около нас крутится Славик.
- Послушайте, ребята,- сердито говорит Лидочка,- зачем вы все наврали. Ведь ты же, Мишка, мечтаешь стать летчиком.
Мишка мнется, ежится:
- Пелагея не поверит… Еще скажет, я рисуюсь.
- Но ведь ты же правда хочешь быть летчиком?
- Правда.
- Зачем наврал?
- Эх, вы,- вздыхает Славик,- написали бы, что хотите быть пожарниками.
Мишка молчит, пуговицу крутит.
- Так зачем же наврал? - повторяет Лидочка.
- А затем наврал,- говорит Гога,- что сейчас самые модные профессии рабочего человека. За это и отметку повысят.
- Глупости,- фыркает Лидочка.- А вот ты, Гога, кем хочешь быть?
- Я? - Гога задумался, помолчал.- Я? Если правду?
- Ну, конечно, взаправду,- с готовностью просим мы.
- Значит, сказать правду,- задумчиво тянет Гога.
- Ну да, правду,- киваем мы.
- Ну, так слушайте: я хочу стать вождем. Даже Лариска отшатнулась.
Вот это да! А мы и не знали…
Сейчас Гога снова появился, когда уже все дрова были красиво сложены в сарае. Походил вокруг, в сарай заглянул, сказал, что мы неправильно дрова сложили. Из березовой шкурки колечко на пальце скрутил, полюбовался, спросил: