- Ну, а как он читается? - шевелит ложечкой Гена.
- Подождите-ка, сейчас,- хмурится в потолок Нонка.- Значит, так: на всякое тело, погруженное в жидкость,- она смеется,- действует выталкивающая сила, равная весу жидкости, которую вытеснило это тело.
- Правильно,- радуется студент.
- А вследствие этого тело теряет в своем весе столько сколько весит вытесненная им жидкость,- тихо добавляет Костя.
- Ну, это уже мелочи,- прихлебывает чай студент.
- Это закон,- спокойно поправляет Костя.- Тогда с бумагой трудно было, лишнего не писали.
- Пожалуйста, еще чаю,- предлагает мама. Но гости отказываются.
Я опять Костю тереблю. Подсовываю ему куски пленки.
- А как рисовать по кадрикам?
Он на свет пленку смотрит, показывает:
- Видишь, по бокам каждого кадрика четыре профорации, ну, значит, четыре отверстия?
Я вижу. Это все понятно.
Мы выходим на кухню. Костя положил в рукомойник пленку, намочил ее. Потом мы счищаем с нее эмульсию.
- Вот как четыре отверстия пройдет, так новый кадрик,-объясняет Костя -Подсохнет, и можно рисовать.
- Давай попробуем.
Костя на дверь смотрит:
- Видишь ли… ну, сейчас…
Вышла Нонка, а за ней студент.
- Костя, вы уже?
Костя руки вытирает о свой костюм, на меня посмотрел:
- Да, уже.
Одели мы их всех. Мама помогает.
Вышли наулицу.
- Ну и мороз, -говорит Гена. И воротник на уши. Л мы с Костей так идем. Если он поднимет воротник, то и я.
- Алешка, подними воротник, - сердится Нонка. Она В середине, а они по бокам, а я где-то все время перебегаю.
До метро «Смоленская» дошли. До самого входа. Нонка опять злится:
- Ллешка, воротник!
Я на Костю смотрю, а он хоть бы что.
- Н-нда, морозец,-говорит студент.-Ну, постоим немного и… это самое… спасибо этому дому…
- Пошли к кассам,- приглашает Нонка. Мы скорее в дверь. Впереди Нонка, за ней Гена, а мы с Костей вместе.
Костя мне теплой рукой ухо пожимает. Так, чтобы никто не заметил, шепчет:
- Отморозил?
- Фигня,- тихо говорю я.- А ты? Он подмаргивает:
- Порядок!
- Ну, берите билеты,- говорит Нонка.- До свидания.
- Как-то так сразу? - удивляется Гена.- Давайте еще постоим.
- А чего стоять? Поехали,- предлагает Костя.
- Ну что ж, поехали,- соглашается Гена. А сами стоят и никуда не едут.
Нонка мраморные украшения рассматривает.
- Ну, пока, Нона,- снимает варежку Костя.- До свидания, Алешка. Попробуйте-ка рисовать под лупой. Ведь очень мелко. Всего хорошего, Гена.
Встал он на эскалатор, помахал нам и начал уменьшаться.
Студент берет Нонку за руки, мне сердито глазами делает. Я отошел. Чудак, он думал, я их слушать буду. А разве издалека ничего не поймешь?
Вот они стоят друг против друга. Студент за руки ее притягивает, а ведь не видит, что у Нонки одна нога упор сделала. Он о чем-то говорит, головой мотает, сильнее тянет, а у нее вторая нога чуть уперлась.
Тогда он сам приближается, а она чуть вбок.
Молодец Нонка!
Потом Нонка его руку трясет, торопится, меня глазами ищет.
Я шапкой размахиваю: здесь, Нонка! Студент Нонкину руку к губам тянет.
- Фу!
Вырвалась Нонка. Идем домой.
- Ну, как? - спрашиваю.- Кто тебе больше нравится?
- Чего?
- Костя или Гена? Нонка останавливается.
- Слушай, сопля, а чего ты понимаешь?
- Я не сопля. А соображать все-таки надо.
Стоим, глотаем морозный воздух. Нонка наклоняется к самому лицу:
- А тебе какое дело?
- Просто Костя лучше. Вот и все.
Идем, молчим. Уже около дома Нонка говорит:
- Хоть понимал бы что…
Вошли в дом. Мама сразу к моим ушам. Трет их на Нонку кричит:
- Чего же ты смотрела?
Нонка тоже трет мои уши, приговаривает: «Вот братец достался…»
АНТРАКТ
Сейчас у меня под каской Нонкино письмо. Одни хорошие слова. Раньше их не находила… А вот сейчас нашла. Теплые, сердечные…
Темнеет. Немцы за ракеты взялись. Мы уходим на отдых. Наконец нас сменяют.
Рядом с нами вдруг появился пахнущий чем-то уютным, домашним боец. Даже в темноте чувствуется, что он весь какой-то новенький, свеженький. Сразу уложил винтовку в нашу ложбинку и, счастливый, водит стволом:
- Где противник?
- Пригнись, дурачок,- советуем мы и дружно тянемся к его тугому от махорки кисету. Кисет расшит толстыми нитками, что вышито - в темноте не видно. Женька, как слепой, осторожно водит по ниткам пальцем, читает нам вслух: «Коля, любимый. Закури и вспомни. Жду с победой. Твоя навсегда Зоя».
- Так где же противник? - топчется новенький.
- Да все там же,- киваем мы.
В темноте батальон уходит на отдых. Говорят, будет баня…Месим друг за дружкой мягкую пыль. Довольные молчим.
- Баньку бы…- вдруг шумно вздыхает кто-то в строю, и сейчас же по рядам по-доброму смешки:
- Печку бы тебе… да щец покислей…
- Товарищи, отставить разговорчики! - чей-то командирский окрик. Но сейчас он не строгий, а так, между прочим, для порядка. И мы все это понимаем. Дальше идем молча.
Высоко над головой профурчал снаряд. Где-то впереди тяжело охнул. За ним второй. Бойцы сердятся:
- Сволочь! Сам не отдыхает и нам не дает.
- Прекратить разговоры! Отставить куренье! - Это уже приказ.
Шагаем тихо. Цигарки - в слюну, в кулак.
Нет- нет запахнет гарью. Горелым мясом. Значит, близко деревня. Вдоль дороги попадаются силуэты труб. Один раз отметился во все небо крест. Оказалось, колодезный журавель…
Светает… Какие-то кусты бьют по лицу. Будят. В кустах желанные пустые кузова грузовиков. Словно сквозь вату команда:
- По машинам! Повзводно!
Я не могу влезть в кузов. Женька царапает сапогами по колесу и тоже падает. Нет сил.
- Лезь под колеса… и лежи,- тянет он меня за ремень каски.- Через нас не проедут… Шофер… тоже человек.
Подтягиваюсь под колесо. Рядом улеглась и застыла чья-то трехлинейная винтовка. Наверное, Пончика…
…Хорошо ехать в машине. Каску - на глаза, и пусть ветки по ней шлепают. Языком лизнул петлицы - вода.
Хорошо ехать в машине… Легко ехать в машине. И сам едешь, и ноги сидят… Что-то бьет меня по ногам - нагнулся, ничего не видно…
Проснулся, испухался: а где же винтовка?
Рядом спит кто-то большой, сильный. При толчках долбит каской кабину автомобиля. В коленях у него зажаты три винтовки. В середине длинная, трехлинейная.
Вот и Женька. Рядом трется. Пончика руками к груди прижимает. Спит Пончик.
Опять что-то бьет по ногам. Нагнулся, рассмотрел. Да это же каска. Наверное, Пончика.
Хочу надеть ее на голову Пончика, но Женька хмурится:
- Пусть спит.
Уткнулся Пончик в грязный Женькин карман гимнастерки. Губами во сне вкусно чмокает.
Мне свою винтовку надо. Я тянусь к коленям этого большого, сильного. Женька останавливает:
- Сиди. Разбудишь. Это же Григорий Иванович.
Грузовики въехали в какое-то большое село.
Пошел дождь. Наш батальон расположился на ночлег в душном здании клуба. Отсюда только что ушел на передовую батальон ленинградских комсомольцев-добровольцев. Еще не обстрелянные. На них на всех синие командирские галифе, толстые суконные гимнастерки. Наверное, из лихости свои каски хранят в вещевых мешках, а на головах щегольские пилотки.
Почтительно угостили нас ленинградскими папиросами, шоколадом и, притихшие, ушли в ночь, в дождь.
Мы с Женькой расположились на досках сцены. Один занавес кто-то оторвал. Наверное, на портянки. Другой - всю ночь светил нам наклеенными серебряными звездами.
Нам не спится. Почему-то опять вспомнилась школа, драмкружок и наш первый спектакль «Песнь о купце Калашникове».
- Алеша,- тихо говорит Женька,- помнишь наш спектакль?