Самолет мы нарисовали. Сделали все так, как советовал Костя. Взлет по диагонали кадра из нижнего угла в верхний. Подули, подышали на тушь, осторожно заряжаем пленку, крутим.
На глазах поднимается наш самолетик и летит в верхний угол экрана.
Мы друг на дружку смотрим:
- Ура!
- Ха-ха!
- Банзай!
- Мировецки,- добавил я за Славика. Его сейчас с нами нет. Наверное, объясняет дома содержание записки: «Ваш сын удален с урока…»
Мы оглядываем друг друга. Вот это да! Оказывается, кино делается очень просто. А не все люди об этом знают! Чудаки.
Теперь и Женька осторожно макает тонкое перо в тушь,
- Сейчас нарисую один секрет. Вы только не подсматривайте,- просит он и тащится в кухню, балансируя блюдечком с тушью.
Явился хмурый Славик. Осторожно уселся на полу,
- Выдрали? - поинтересовались мы. Славик промолчал.
Вскоре Женька в темноте к аппарату пробирается, торопится.
- Вот, готово. Нарисовал. Заряжайте. Зарядили.
- Крути! Крутим,
На экран выбегают на смешных тонких ножках разные буквы. Вот они выстроились, и хором читаем:
- «Плющихфильм».
- Что это? - спрашиваем.
- Какой «Плющихфильм»?
- Непонятно? - удивляется Женька.- Это же своя киностудия. Так и назовем: «Плющихфильм». Ведь есть же «Мосфильм», «Ленфильм», а чтобы нас с ними не спутали - будем называться «Плющихфильм».
- Мировецки! - заорал Славик. Уж очень все неожиданно. Своя киностудия! Надо же! Это значит, делать свои фильмы. Самим рисовать целые картины!
- А что для этого надо? - спокойно говорит Лидочка,
- Тушь… ну еще тонкие перья,- прикидываем мы,- соскоблить эмульсию с пленки и на ней рисовать по кадри-кам…
- Ну, это все пустяки,- говорит Лидочка,- а еще что? С чего вообще начинают делать фильм?
Мы задумались. Кто же его знает, с чего начинается работа над картиной.
- Наверное, сценарий нужен,- неуверенно говорит Лева.
- Это еще что такое?
- Да, что такое? - суетится Славик. У него голова, как на подшипнике. Крутится во все стороны.- Для чего это? А?
Лева хмурится, задумывается:
- Ну, как бы вам сказать… Вот, например, мы хотим сделать фильм «День нашего двора». Так?
- Так,- киваем мы.
- Ну, с чего бы начинался этот фильм?
- Я бы начал с метлы тети Дуси,- говорит Женька.- А потом из всех труб дым пошел… Открываются двери, и люди оставляют следы на снегу от дверей до ворот. Это следы взрослых. Потом собачьи следы. Значит, Короля прогуливают. После показал бы, как в окне у Лидочки и Алешки показываются и исчезают макушки. Значит, они делают приседания. И снова следы до ворот, только уже маленькие, детские.
Мы слушаем. То, что говорит Женька, ново, интересно и необычно.
- А потом,- глубоко вдыхает Женька и задумывается,- а потом идет снег, и все следы во дворе заметает. Это значит, что сейчас взрослые на работе, а мы в школе.
- И вдруг опять детские следы,-добавляю я.- Где от ног, а где от рук. Это опоздавший Славик, спотыкаясь, торопится в школу. Следующий кадр: мама Славика свертывает и прячет на место ремень.
Ребята смеются.
- А следующий кадр,- торопится Славик,- уже вечер и на крыше сарая следы. Это Алеша подглядывает в Ларискино окно.
- Опять? - удивляется Лидочка.
- Ну, это уже исторический фильм,- поправляет Славика Лева,- а нам нужно сегодняшний день.
- А он и сегодня смотрит,- упорствует Славик.- Мы с малышами в пряталки играли, я залез за сарай и все видел.
- Неужели? - часто моргает Лидочка.
- Слушай, молекула, катись отсюда,- говорю я Славику.- Ну, давай двигайся, радость моя.
- Пойдем, Славик,- встает Лидочка,- мне тоже пора. Они уходят. Лева потирает лоб, вздыхает:
- Вот это и называется киносценарий.
* * *
После уроков мы, артисты, остались. Пелагея Васильевна слушает, как мы читаем роли. Сейчас она не за своим столиком, а сидит на первой парте в нашем кружке, сидит совсем рядом со мною и, словно мама, сердится:
- Алешка, не болтай ногами.
А я уже не Алешка, а купец Калашников. Читаю свою роль. Стараюсь погромче. Ору на весь класс:
Уж ты где, жена, жена, шаталася,
На каком подворье на площади…
Тетя Агаша в дверь заглянула, кивнула учительнице, успокоилась.
Уж гуляла ты, пировала ты,
Чай с сынками все боярскими!…
Пелагея Васильевна морщится:
- Ты зачем орешь?
Да ведь она же моя жена,- киваю я на Лариску.
- Но ты же ее любишь… Понимаешь, любишь. Ведь так у Лермонтова?
Эх, при чем здесь Лермонтов? Ну то Лермонтов, а то мы. Теперь свою роль читает Лариска. За ресницы глаза спрятала, руками кофточку теребит, говорит тихо-тихо:
- Государь ты мой, красно солнышко,
Иль убей меня или выслушай!
Потом она чугь-чуть помолчала, начала читать дальше и прямо вот-вот расплачется. У ней в горле какие-то перегородки. Вроде как кричать хочет, а ее что-то душит.
И он стал меня целовать-ласкать
И, целуя, все приговаривал…
Гога громко хохочет.
Пелагея Васильевна карандашиком постучала, он осекся. Мне сейчас очень нравится Лариска. Вот это да! И где это она так научилась? Надо же!
Как это здорово у нее про поцелуи. Ну, хотя это не у нее, а у Лермонтова.
И ласкал он меня, целовал меня,
На щеках моих и теперь горят,
Живым пламенем разливаются
Поцелуи его окаянные…
Лариска локтем закрылась, голову вниз. Гога прыскает. Мне не по себе: «Может быть, дело совсем не в Лермонтове?»
- Так, хорошо,- говорит Пелагея Васильевна.- Теперь ты, Алеша.
- Что?
- Продолжай.
- Чего продолжать?
- Ну, смотри в книгу и читай роль.
Я. смотрю в книгу… Неужели они вправду уже целовались? А может быть, она такая уж актриса?
- Ну, читай же, Алеша.
- Значит, так… В общем, так… «Я скажу вам, братцы любезные, что лиха беда со мной приключилася…»
- Громче,- просит Пелагея Васильевна.- Ты, что? Умиающий? Повтори-ка.
А что мне жалко, что ли, вздохнул поглубже и…
Опять тетя Агаша в дверь просунулась. Не уходит. Стоит с ведром и шваброй, слушает.
Я замолчал. Пелагея Васильевна ничего не говорит. Все молчат. Только тетя Агаша на швабру хмурится, тихо сморкается:
- Да, да… все правда… так вот и в жизни…
И пошла себе, цепляясь в дверях ведром со шваброй.
Пелагея Васильевна книжкой шелестит, Гога снова роли бормочет, Лариска у окна вертится, себя разглядывает, Женька тренируется бровями шевелить. Он ведь царь: ему нужно на всех людей страх нагонять. А Мишка просто опричник, слуга царский. У него слов нет. Он только за столом должен сидеть и кубки поднимать. Говорили, что ситро будет к царскому столу. Ну, а пока ситро нет, так зачем же Мишке притворяться? Он просто сидит, на стены смотрит, портреты вождей изучает.
- Ну, так,- задумывается Пелагея Васильевна.- В общем, все хорошо. Теперь по ходу песни вы должны драться. Вот ты, купец Калашников, и ты, опричник Кирибеевич. Как это у вас получится, я не знаю.