- Значит, главное сейчас фанера,- уныло говорит Лидочка,- а где взять?
Славик многозначительно пробует ногтем стенку платяного шкафа, Нонка сдвигает брови. Славик просто решает:
- Для чего шкафу задняя стенка? Ведь все равно он стоит прижатый к стене.
У Нонки беспомощно опускаются руки:
- А для чего у тебя голова, ведь все равно под шапкой
не видно?
- Я ей ем,- деловито поясняет Славик. Лева, просветленный, суетится:
- Попросим графа де Стася. У него же отец заведует фруктовой базой. Там разных ящиков - завались.
- Все равно ничего не получится,- заявляет Мишка.
- Почему?
- Потому, что из аппарата должна выходить ручка. И там, где ось, пробьется свет. Вся пленка засветится.
Мы задумываемся. Этот съемочный киноаппарат вроде подводной лодки. Все должно быть закрыто. Ни единой щелки. В лодке щель - значит, вода, значит, всем гибель. А в аппарате щель - это, значит, свет. Это гибель пленки. Вместе с ней конец нашим мечтам: снять свой кинофильм.
Как все было хорошо, и вдруг какая-то ось ручки вылезает сбоку аппарата, и наши мечты разлетаются, как воробьи от автомобильного гудка.
- А если как-нибудь заляпать это место, где будет крутиться ось? - несмело предлагает Лидочка.
- Чем?
- Ну, хотя бы пластилином,- советует Женька. Лева крутит своей очкастой головой, морщится:
- Кустарщина. Никакого взлета мысли. На заводах в таких случаях ставят шарикоподшипник с закрытой обоймой.
- А где мы возьмем шарикоподшипник, да еще с этой самой обоймой?- спрашивает Мишка. Я вспоминаю, что где-то в центре есть такой магазин, где продаются разные шарикоподшипники.
- А деньги?
Какое это нехорошее слово - «деньги». Оно вечно нам ставит перегородки, вечно чинит разные препятствия.
- Скорее бы уж коммунизм,- вздыхает Мишка,- тогда будет все бесплатно. Утром глаза открыл, а по радио объявляют: «Граждане, сегодня с 6 часов утра начался коммунизм». И конечно, самый большой оркестр исполняет «Интернационал».
Мишка подпер голову кулаками, тихо, одному себе говорит:
- Отца освободят…
Мы слушаем, как-то очень ясно представилось: в наш двор входит летчик в голубой фуражке, с голубыми петлицами, всем улыбнется и отдаст по-военному честь. А мы ему говорим: «Ваш Мишка и все мы о вас всегда хорошо думали. Мы никогда не обижали Мишку. Он наш товарищ».
Летчик смеется: «Собирайтесь скорее в Тушино. Сейчас в честь коммунизма я сделаю над Москвой мертвые петли».
- А я знаю магазин, где уже сейчас бесплатно,- прерывает мои мысли Славик.
- Какой магазин?
- На улице Горького. Магазин ТЭЖЭ, где разные духи продают. Ох и пахнет там! Заходи, встань посредине и нюхай сколько хочешь. Нанюхался и пошел себе.
- Ну, помечтали и хватит,- говорит Женька,-айда к графу за фанерой.
Мы с Женькой идем к графу. Я отстаю, шагаю вяло.
- Ты чего? - оглядывается Женька.
- Иди один,- говорю я,- неохота мне к нему заходить.
- Мне тоже,-вздыхает Женька-Ну, а как же фанера?
- По-моему, отец графа - жулик,- решаюсь я.
- Почему так?
- Уж очень богато живут на одну зарплату. И всегда у них разные гости. Из окна на весь двор: «Шумел камыш…»
- А может быть, он за заем выигрывает?
Я вспомнил коробку из-под туфель, где хранились мамины облигации, представил, как мама всегда очень долго тщательно их проверяет по газете, а потом виновато посмотрит на нас с Нонкой, вздохнет и скажет: «Ну, значит, в другой раз…»
Я уже давно заметил, как только к нам во двор зайдет участковый дядя Карасев, так сразу у графа занавешивается окно.
Может быть, и жулик,- неуверенно соглашается Женька.- Ну, за сломанный ящик его же не посадят. Звоним. Нам долго не открывают.
- Кто здесь?-наконец слышим мы голос графа де Стася.
- Мы с Алешкой. Открой, дело есть. Защелкали запоры, на пороге граф:
- Прошу. Проходите, мы тут в карты в дурачка играем,- приглашает граф в комнату.- Мать к тетке уехала.
В комнате за столом Бахиля, Жиган дымит папироской, на столе карты, косточки от урюка, рваная газета.
- А,- радуется Жиган,- кинозвезды пришли! Монти Бекс и Дуглас Фербенкс. Привет от рядового советского зрителя!
Мы здороваемся. Бахиля неловко подает руку, топчется.
Я его уже давно не видел. Говорили, что он болел, а потом где-то долго лежал в санатории. И вот сейчас он, длинный, похудевший, прячет от нас глаза, подвигает стулья, разгоняет дым.
- Ну, как ваше кино? - спрашивает он.
- Плохо,- говорим мы.- Фанера нужна.
Женька долго объясняет, для чего нам нужна фанера. Он достает карандаш, осматривается, тянет к себе газету.
- Вот смотрите,- он начинает чертить на газете. Карандаш спотыкается, делает неровные линии. Женька поднимает газету, а под ней смятые рубли и мелочь.
- Значит, в дурачка играете? - спрашивает Женька.
Жиган по комнате ходит, в окна смотрит, посвистывает. Граф молча прикрывает газетой деньги, высыпает на стол горсть урюка.
- Ешьте.
Почему- то сейчас урюк невкусен. Так, словно скорлупа от грецкого ореха.
- А может, сыграем? - пытливо оглядывает нас Жиган.- Так просто, по пятачку?
Мы с Женькой молчим.
- Денег у вас нет? Я в долг ссужу. А?
Бахиля от газеты глаза поднимает, смотрит на нас и молчит.
- В долг дам. Ну? Я сдаю.- Красиво, звонко трещит картами Жиган.
- Мы не умеем,- говорит Женька. Жиган радуется, суетится:
- А чего тут уметь? Двадцать одно. Вот смотрите: это валет? Так вальту два очка. А это что? Ах дама… Ну, даме три очка. А это? Пожалуйста, шестерка. Ну, раз шестерка - значит, шесть.
И опять Бахиля смотрит на нас. Ничего не говорит, а только смотрит. Уж очень он стал худой.
- Вы на него не смотрите,- показывает Жиган на Бахилю.- Его испортило воспитание родителей. А что вы думаете? Кругом золотые коронки. Клиенты хватаются за щеку и кричат. Потом папа, его папа, им раздвигает рот и сверлит. Конечно, они опять кричат. А что им делать?
Жиган бросает колоду на стол, садится рядом, закуривает. Смотрит на нас, не знает, куда бросить спичку.
- А дальше? - Жиган катает косточку, берет ее в рот.- А дальше… Слушайте, а чего вы ко мне пристали?
Он жмет зубами на косточку, вкусно хрустит. Мы с Женькой тоже берем косточки. Щелкаем. Почему-то подумалось о зубном враче.
- Ну, так вот,- говорит Жиган и показывает на Бахилю,- этот гражданин все время находится между золотом и воплями больных. Какие же должны быть нервы?
Бахиля встает, идет в переднюю, долго хлопает калошами…
Жиган к нему. Мы с Женькой тоже.
- Куда же ты? - спрашивает Жиган.
- Я больше в карты не играю,- хлопает галошами Бахиля.
- Проигрался и бежать?
- Я отдам тебе долг,- Бахиля надевает пальто, никак не найдет шапку.
Жиган смеется:
- Шапочку в залог.
- А ну-ка, отдай ему шапку,- встает между ними Женька. Я тоже встал с Женькой рядом.
- Отдай шапку!
- Вы что, очумели? Он же сам играл? -Жиган озирается, увидел графа, зовет в свидетели: - Граф, как было дело?
Граф де Стась мнется, то на Жигана, то на нас смотрит.
- Да вот так было… Мы сначала вдвоем с Жиганом играли, а потом Бахиля пришел. Тоже захотел. А Жиган ему говорит: «Трус в карты не играет». Бахиля разорался, что он не трус. Ну, его приняли.
Бахиля справился с галошами, стоит, молчит, только одни глаза говорят.
- На уж твою шапку,- смеется Жиган.- Иди и больше не играй. Про долг не забудь. Слышишь?
Бахиля мнет в руках шапку, не уходит.
- Ну, чего стоишь? Иди.
- Не уйду,- глухо говорит Бахиля.- Я с ними хочу… У меня есть фанера… Отцу кабинет отделывали… Осталась.
- Так чего же мы стоим? - оглядывается Женька.- Пошли!
Ключ в ржавом замке на сарае еле-еле поворачивается.
- Фу, там, наверное, крысы,- ежится Лидочка.
- У тети твоей крысы.