Мишку утвердили военным консультантом (все-таки у него отец летчик). Он подумал, согласился. Пообещал отдать для будущих съемок отцовскую полевую сумку и бинокль.
А Лидочка сама захотела стать кинорежиссером. Мы подумали и согласились. Ведь у нее мать настоящая актриса, а потому Лидочке лучше всех знать, чем занимается режиссер.
Об актерах мы мало беспокоились. Женька напишет красивое объявление: «Киностудии «Плющихфильм» требуются таланты для съемок историко-революционного фильма». Мы решили, что этого достаточно. Стоит только прибить объявление на воротах, и проблема с киноактерами будет решена. Чего еще, а талантов на Плющихе хватает.
- Мы забыли самое главное,- говорит вдруг Лидочка.- Кто же будет директором студии?
- А зачем он? - легкомысленно спрашивает Славик.
Мы переглядываемся. В самом деле, нам не совсем ясно, для чего киностудии директор?
Сценаристы пишут сценарий. Художник рисует декорации. Операторы снимают фильм. Режиссер…- ну, наверное, занимается с актерами. А что делать директору?
- Все-таки без директора нельзя,- говорит Лева.- Вот у отца на заводе директор всем руководит и за все отвечает А у нас в школе? Ведь тоже есть директор.
Славик вспомнил, как его водили к директору за то, что он на уроке показывал ребятам старинные деньги, и выссказался, что с директором, конечно, хорошо, но без него как-то лучше,
Я гоже вспомнил этот случай с деньгами, В тот день у нас заболел историк, и в класс пришел вести урок сам директор. Он достал из кармана старинные бумажные деньги и дал нам всем посмотреть. Я держал в руках большую красочную бумажку с портретом царя. Не знаю почему, но я волновался. Ведь это же были настоящие старинные деньги! Сколько разных рук их держали, сколько слез на них капало, сколько невидимых пятен крови было на этой Красиной хрустящей бумажке.
- Грибков,- попросил директор,- расскажи-ка нам, дружок, о чем ты сейчас подумал.
Я сбивчиво передал свои мысли. Класс тихо слушал. И вот тут начал рассказывать сам директор. Он медленно прохаживался, говорил задумчиво, очень необычно и очень понятно.
Мы не услышали, а скорее увидели, как разные руки держали ли деньги. Одни - белые в перстнях небрежно кидали их на блюдо официантов, другие - заскорузлые, мозолистые, пахнущие стружками, олифой, известью, тщательно ощупывали эту бумажку в подкладке пиджака, возвращаясь из города в родную деревню. Может быть, эти руки строили в городе, на Плющихе дом миллионеру Червякову, а может быть, Таганскую тюрьму.
Порой эта бумажка, плотно свернутая во много раз, молниеносно переходила из рук в руки и исчезала в кармане чиновничьего вицмундира. Эту же бумажку брали из полковой казны руки, еще пахнущие порохом и ружейным маслом. Так бывало после расстрелов демонстраций забастовщиков.
Может быть, эта бумажка прошла через руки царского прокурора, потребовавшего смертной казни лейтенанту Шмидту и его товарищам. Может быть, ее торопливо прятал под рясу поп Гапон. А потом она терпеливо дожидалась в сейфах Временного правительства того, кто выдаст Ленина. Так и не дождалась бумажка нового хозяина. И вот сейчас она гуляет по нашему классу - немая свидетельница далекого прошлого моей Родины, бумажка 1904 года рождения.
Вот что мы узнали на том уроке истории. Никто из нас тогда не услышал звонка с урока. Директор положил обратно в карман эту бумажку и вышел из класса своей обычной озабоченной походкой.
Мы еще долго сидели тихо. Только Женька ерошил свои кудри, потом сказал:
- Вот это да! Вот это он знает!
Потом к нам в класс бочком зашел Славик и пожаловался, что директор отобрал у него старинные деньги.
И вот сейчас на нашем организационном совещании мы рассказали Славику всю историю с его деньгами и о том, что мы узнали на уроке, который вел директор нашей школы.
- Пожалуй, директор нужен, все-таки он в школе еще завтраками ведает,- согласился Славик, сомнительно оглядел нас и добавил: - Только хороший. Давайте выбирать.
- Директоров не выбирают,- сказал Лева,- а их рекомендуют.
- Кто?
- Ну, кто-то свыше. Райком, или райсовет, или наркомат.
- Позвоним Наташе,- просто решает Славик.- Она ведь в райкоме.
Звоним Наташе. Все ей рассказали о том, как мы распределили на студии обязанности и попросили рекомендовать директора.
- Чтобы все было солидно,- говорю я в трубку.- Как в настоящих киностудиях.
Она долго смеется. Мне слышно, как она с кем-то переговаривается и там в глубине комнаты тоже громко смеются.
- Вы что же, сами не знаете, кто у вас может быть старшим? - весело говорит Наташа.- Напроситесь. Вот возьмем да и пришлем вам какого-нибудь чудака с Дорогомиловского рынка, из палатки. Он вашему киноаппарату мигом ноги приделает.
- Мы ведь серьезно, Наташа,- говорю я.
- И я серьезно. Ну уж, если вы так хотите… Дай-ка ребятам трубочку.
Я передал трубку Женьке. Он чему-то долго поддакивал и смотрел на меня. Потом трубку взял Лева, засмеялся, сказал: «Ну, конечно!» - и тоже посмотрел на меня. Мишка сказал: «Порядок!»-и передал трубку Лидочке. Она слушала, довольная, с чем-то соглашалась и строго осматривала меня с ног до головы. Славик взял трубку, солидно в нее посопел, скачал: «Мировецки!»-и тут же объявил, что он сог ласен.,
…Так я стал директором киностудии «Плющихфильм».
…Мы с Левой пишем сценарий. Рядом у нас на столе настоящий сценарий фильма «Чапаев», (Левина мать принесла из библиотеки.) Как все в нем просто, понятно и доступно. Но пот мы начали писать первый эпизод «Мятежа».
Просидели весь день, а на бумаге только получилось вот что:
«МЯТЕЖ»
фильм о гражданской войне (по роману Д. Фурманова)
Посвящается нашей Красной Армии
Действующие лица: комиссар, коммунисты, мятежники.
Часть 1.
Шел 1920 год…
Крупный план: фанерная вывеска «Штаб и политотдел». По пей грохочут приклады винтовок. Вывеска падает. Взлетает испуганная стайка воробьев. Вдали горящие дома (потом, вспомнив нашего участкового, «горящие дома» Лева выбросил), плачущая девушка прижимает к груди ребенка. Ребенок плачет крупными слезами. Старик утешает девушку: «Вот скоро вернутся наши…» и тоже плачет».
На этом мы остановились.
Лева внимательно рассматривает свою верхнюю губу, потом объявляет, что пока мы доберемся до сути, то израсходуем всю пленку. Вот тогда начнутся настоящие слезы. И еще Лева говорит, что мне, как директору, не мешало бы об этом побеспокоиться.
Мы подумали и решили, что старику нечего плакать, а нужно идти в партизаны. Хоть будет кашу варить и то дело.
Лева сначала согласился, а потом опять начал прикидывать: сколько же уйдет пленки на такой подвиг?
Мы сценарий в сторону. Подсчитываем наши кинопленочные возможности.
- Давай-ка все выясним,- предлагаем мы друг другу. Начали выяснять. В общем, дело обстоит так: пленка
идет со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Это просто ужас, как пожирает пленку киноаппарат ради какой-то секунды. Секунда считается так: «раз и два». А за этот «раз и два» летит двадцать четыре кадра! Если растянуть их в длину, то получается…
Меряем линейкой один кадр кинопленки. Получается шестнадцать миллиметров. Множим на двадцать четыре и задумчиво смотрим друг на друга.
- Триста восемьдесят четыре миллиметра пленки в одну секунду!
Тоскливо отнимаю ноль, сообщаю:
- Это значит, тридцать восемь сантиметров пленки за секунду.
- Бери уж полметра,- раскрашивает Лева красивыми штрихами сценарий.- А в фотомагазине полтора метра пленки - это рубль тридцать.