Костыли приближаются. Дергаю тихонько замок. Закрыт он. Мне вдруг стало холодно. Снизу опять кашель. Опять дядя Ваня за перила держится. Задохнулся в кашле. И вдруг на лестнице страшный грохот. Что-то, отчаянно стуча, вперегонки понеслось вниз.
«Костыли!-радостно догадался я.- Упустил костыли!»
Видно, как дядя Ваня опустился на лестницу, седую голову руками обхватил, сидит, не двигается.
Откуда- то из глубины, как из колодца, встревоженный голос Женьки:
- Алешка! Алешка! Где ты? Я молчу.
- Алешка! Откликнись!
И вдруг тихий голос дяди Вани:
- Откликнись! Чего же ты испугался?
И опять он закашлялся. Я тихонько спускаюсь. Вот и ступенька, на которой сидит дядя Ваня. Я присел рядом с ним. Он на меня не смотрит. Кашляет, рукой грудь гладит.
- Костыли подбери. Дай-ка их сюда,- просит он.
Я кубарем вниз, нашел костыли, принес и опять сижу рядом с дядей Ваней.
Он кашлять перестал, глаза вытирает, как будто сам себе говорит:
- Никогда детей не бил… А вот сейчас ударил бы… Обидели вы меня.- Он опять тяжело закашлялся, грудь растирает.- Ведь вот, брат Алешка, все за вас… все для вас. Зайдем ко мне, я тебе что-то покажу.
- Дядя Ваня, простите, пожалуйста, я больше никогда не буду.
Он ничего не говорит, только обнял меня, притянул к себе, поцеловал в макушку.
- Ну, давай сползать будем.
Во двор мы вышли вместе. Вокруг на приличном расстоянии стоят ребята. Дядя Ваня всем головой кивнул:
- Ну, пошли ко мне в гости.
Ребята переминаются. Я им знаки делаю: мол, пошли, не бойтесь.
Дома у дяди Вани беспорядок. Посуда не убрана. На полу бумажки всякие, на окне керосинка закоптелая. Дядя Ваня виновато говорит:
- Уж извините. Старуха моя на работе, а мне вот,- он показывает на костыли,- двигаться трудно.
Он подошел к стенке с фотографиями, нас подзывает:
- Видите?
В середине фотографий пламенеет большая грамота. На ней нарисованы кавалеристы в буденовках и много знамен.
Женька медленно вслух читает:
- «Настоящей грамотой в честь десятилетия создания Первой Конной Армии награждается конармеец, отважный пулеметчик революции Иван Иванович Титов. Подпись - С. Буденный. 1929 год.»
Мы молчим. Дядя Ваня на кровать присел, тихонько колени гладит.
- А что у вас с ногами? Ранены?-тихо спрашивает Женька.
Дядя Ваня задумался, куда-то в окно смотрит.
- Нет… не ранен. А в бою под Касторной провалился вместе с тачанкой в ледяную воду. - Он помолчал, на ноги посмотрел, слабо улыбнулся:-Вот с тех пор и пошло. Отказали они ходить.
Мы задумались. Тишина в комнате. Только маленький Славик щеткой стучит, пол подметает.
- Дядя Ваня,- говорю я,- хотите, мы вам будем каждый день за «вечеркой» стоять. Вы же любите газеты?
Он не отвечает. Смотрит куда-то в окно. Мне видно, как дрогнула, потекла, а потом потерялась где-то в седых усах слезинка.
Во дворе мы уселись на скамейку, друг на друга не смотрим.
- Ну вот что,- говорит Женька,- кто хоть раз обидит дядю Ваню, пусть заранее запасается лекарствами. Аптека рядом.
- Подумаешь,- морщится Гога из дом пять.- Никто его не трогает, он сам полез.
Я даже не успел ничего подумать, а уже какая-то Гогина одежда у меня в руках. И сам он белый в лицо мне дышит.
- Псих… ненормальный… пусти… Я отпустил. Сел на скамейку.
- Катись лучше отсюдова. Катись в свой дом пять.
- Ясно тебе?-спрашивает Женька.- Ну? Давай своим ходом.
Гога ушел. Женька затылок ерошит, говорит:
- А знаете, ребята, я ему скульптуру слеплю. Кавалериста на коне.
Мы все поняли, кому это «ему».
Женька нам все больше и больше нравится. Он совсем не задается, что умеет лепить, и знает, кто такой был Роден. И даже не это нас удивило. А вот что.
Как- то мы рядком сидели на скамейке и слушали Женьку. Он, чуть заикаясь, рассказывал нам об одном мастере на все руки Леонардо да Винчи. Женька чертит на земле ключом от моей квартиры схему летательного аппарата, что изобрел Леонардо да Винчи, а потом заравнивает все подметкой и начинает рисовать голову женщины, ее шею и еще ниже, почти -до живота.
Лева тихо говорит непонятное слово: «Джоконда».
Мишка обрадованно догадался:
- Это как в контурной карте!-тыкает он пальцем в землю.- Скандинавия.
Я помолчал. Вот только подумал, что обязательно расскажу Лариске и про Женьку и про Леонардо да Винчи.
Женька снова заравнивает ногой рисунок. И опять царапает ключом от моей квартиры землю. Мне приятно, что Женька рисует моим ключом.
- У «Джоконды» была волшебная улыбка,- говорит Женька.-Это очень трудно поймать художнику. Может
быть, только раз в жизни. Он смотрит на нас по очереди, потом предлагает:
- Ну-ка, улыбнитесь вы все. И посмотрим, у кого какая улыбка.
Мы старательно улыбаемся и смотрим друг на друга, ждем.
- Н-да,- тяжело вздыхает Женька.
Мы помалкиваем. Улыбок больше нет. А Женька опять нам рассказывает про того итальянца.
И в это время в доме, где живет Женька, в его окне появилась Женькина мама.
- Женя!-кричит она.- Иди скорее домой. Папа арбуз принес.
А Женька - хоть бы что. Только кивнул головой.
- Сейчас, мама.
И опять рассказывает про этого итальянца. Только Лева его хорошо слушает, а вся скамейка удивленно ерзает: надо же! Человек не спешит к арбузу. Вот это сила воли!
Вечером мы толпимся у Женькиных дверей. Друг друга подталкиваем: «Давай ты звони», «Нет, ты звони». Подтягиваемся, осматриваем друг дружку, а самому маленькому из нас - Славику - утираем нос.
Я спрашиваю ребят, как зовут Женькину маму. Никто не знает.
- А ты просто так выкручивайся. Когда назови «мама», а когда и «гражданка»,- советует Лева.
Вытираю о коврик ноги и звоню.
Что и как буду говорить, я не знаю. Ясно одно. Сначала нужно сказать «здравствуйте» и что-нибудь еще.
Звякает за дверью щеколда. В дверях Женькина мама.
- Здравствуйте,- говорю я,- добрый день.
- Сейчас уже вечер,- улыбается его мать.
Мы переглядываемся. Да, конечно, сейчас уже вечер.
- Проходите, ребята,- приглашает она.
Кое- как проходим, сбив половик, прячемся друг за друга.
- Женя! К тебе!-говорит его мама.
- Вообще-то мы к Жене,- поясняю я.- Но еще и к вам.
- Что такое?
- Видите ли, мама, мы спим на крышах.
- Так,- соглашается она и, конечно, ничего не понимает.
- Можно, Женя будет спать с нами?
- Что? Я как-то не поняла. Какие крыши? Где спать? Кто-то пикнул сзади:
- Ну, на сараях.
- Какие сараи?
Я стараюсь объяснить, какие у нас во дворе есть сараи. На крышах очень хорошо разложить в ряд матрацы и спать.
Ну, конечно, не сразу спать. Сначала поговорить, потом смотреть в небо, а уж потом заснуть.
- Господи, но ведь вы же свалитесь.
- А куда сваливаться? С одного края сараев - помойка, а с другого - ларек.
- А ларек даже выше сараев,- говорит Лева,- никуда не скатимся.
Она смотрит на нас по очереди, потом на Женьку и морщится:
- Понятно… И это значит давать одеяла?
- Атмосфера,- говорю я.- Никаких запахов бензина. Сии и дыши.
- Да,- подтверждает Лева и солидно трогает очки. Она раздумывает. Сама себе говорит:
- Пододеяльник? Это ведь тоже нужно.
- Чего?- переглядываемся мы.
Женька сзади трогает мать за локоть, нам моргает:
- Нет, мама. Ну надо просто одеяло, которое старое, подушку, и все.
…И вот мы на крышах наших сараев. Расстелились. Лежим. В небо смотрим. Крутимся. Хихикаем. Ларискино окно совсем рядом. Ну, просто очень хорошо.
Дергаем Женьку со всех сторон:
- Ну, как тебе?
- Хорошо на крыше?
- Правда, лучше, чем дома?
Женька, довольный, хмыкает, тихо смеется.
- Скоро будет самое интересное,- обещаю я Женьке.
- Когда?
- Как только луна за трубу спрячется.