И вот, когда силы мои почти иссякли, выяснилось, что старик вздумал жениться на вдовствующей баронессе Эдилии. Я счел это знаком свыше, вероятно, единственным и последним шансом вторгнуться в личные владения Валтуйских.
Продав Базилевса и все вещи любезно вошедшему в мое положение лавочнику, на оставшиеся деньги я удачно приобрел тот самый великолепный наряд, которым уже успел похвалиться.
"Какое вопиющее скудоумие! - воскликните вы. - Надлежало купить меч и доспехи, дабы предстать перед врагом с видом воинственным и устрашающим!"
Озаботься я этим раньше, то сторговал бы мельницу и дом за боевого коня и поношенные латы. Увы, старина Базилевс, при всех его ослиных достоинствах, по цене оказался сопоставим разве что с крепким топором.
Встать перед прекрасной дамой облаченным в замызганную одежду с короткой секирой в руках посреди наезженного тракта, где лютуют разномастные грабители, я посчитал опрометчивым решением. Уж лучше притвориться несчастным дворянином, уповая на женское милосердие, а, если повезет, и вовсе возбудить любопытство к своей скромной персоне.
Не знаю, что толкнуло меня назваться чужим именем, упомянув при этом прапорщика Лесатха, о котором я пару раз слышал от родителя, но, видно, есть зерно правды в поговорке: "Кривой дорогой не выйти к добродетели".
Надеюсь, в замке Валтуйских мне все-таки дадут слово, прежде чем набросить петлю на шею, или божественная длань укроет безвинного от гнева неправых, как произошло с отцом в его родных землях. По крайней мере, духовник Елеазар был явно не из тех, кто отказывает преступникам в последнем покаянии.
Разумеется, я немного злился на себя и дотошного капитана-виконта, но в тоже время испытывал смесь возбуждения и довольства. Клянусь честью, из кареты на происходящее глядела весьма хорошенькая особа с дивными золотыми кудрями. Не могу судить, была ли это баронесса Эдилия или ее наперсница, но ради такой красавицы не жалко расстаться с головой - во всех смыслах вышесказанных слов.
Знаю, вы улыбаетесь, рассуждая, что бастарду без рыцарского звания, рано выбирать Даму сердца и уж тем более громко восхвалять ее достоинства, рисуя в воображении манящие черты чудесного неземного создания, воплощения божества, недоступного и совершенного.
Если сегодня мой последний день на этом свете, то я желаю посвятить его прекрасной незнакомке и встать на путь куртуазного служения: совершать подвиги в ее честь, не открывая своих чувств и помыслов.
Однако же мы отвлеклись... Судя по шуму снаружи, повозка въехала в призамковый посад, окруженный валами и деревянными стенами. Все затряслось, когда колеса покатились по каменному мосту. Я прильнул глазом к бреши в пологе, рассматривая кривую улочку, ведущую на круглую площадь, где был установлен высокий эшафот. Три висельника с обезображенными лицами и выклеванными глазами имели на шеях пояснительные таблички. Увы, прочесть их я не смог.
Отец потратил немало часов на уроки фехтования, регулярно поколачивая меня палкой. Грамоту не вложил даже кнутом. Полученных знаний хватает только на то, чтобы без ошибок нацарапать собственное имя и разобрать в написанном виде два десятка знакомых слов. Зато я легко считаю до пяти сотен, езжу верхом, довольно точно бросаю копье и могу поразить из лука мешок с трех дюжин шагов. Матушка хвалила мой голос, прося спеть ей или продекламировать наизусть какой-нибудь стихотворение, из тех восьми, что я все-таки сподобился выучить.
Желаете послушать ее любимое?
О, прошу покорно извинить, но, кажется, в другой раз. На несколько мгновений мир погрузился во мрак, а значит кортеж баронессы следует под сводами замковых ворот. Толщина стен впечатляет. Здесь столь много камней, что ежели сложить их все друг за другом, рукотворная гряда протянется отсюда аж до дворца Годелота Длиннобородого.
Резко пахнуло дымом и яблочным сидром. Со всех сторон летели радостные приветствия многочисленных обитателей замка. У входа в донжон столпились празднично одетые аристократы. Я жадно рассматривал каждую мелочь: заставленный телегами и бочками двор, стражников на башнях, вертящихся возле кузнецы оруженосцев, слуг, заводящих лошадей в конюшню, девиц с ведрами у колодца, высыпавших из поварни хлебопеков, шумную детвору меж амбаров, даже голубей, кур и истошно лающих собак.
Рыжий челядинец, рывком отбросив полог, приказал мне выбираться наружу. Гордо тряхнув грязными и слегка отросшими за время странствий волосами, я спрыгнул с повозки, очутившись перед хмурящим лоб местным комендантом. Он был одет как военный и носил броню не только на теле, но также на руках и бедрах. Черный шерстяной плащ и шрамы, исполосовавшие лицо, придавали мужчине вид мрачный, даже свирепый.
- Кого вы словили в этот раз? - жестко спросил комендант, хватая меня за подбородок.
- Шпион графа Кендаля, - живо откликнулся слуга. - Капитан-виконт вмиг его на чистую воду...
- Что при нем было? Оружие, яд?
- Ничего. Даже лошади. Выпрыгнул, как демон из-под земли. Защитите, мол, помогите. Врать стал, но наш-то, сами знаете, на расправу скор.
- Знаю. Потому и спрашиваю, - мужчина опустил руку и вытер ее о край плаща. - Мальчишка совсем. Лет шестнадцать, не больше. Скоро старина Кендаль начнет подкидывать сюда младенцев.
- Прикажите пытать или сразу псам на прокорм?
Испуганно вздрогнув, я решил обороняться до последнего:
- Выслушайте! У меня дело к Роберту Кривоносому.
Комендант не смог сдержать улыбку:
- Дело? К господину Роберту?
- Да.
- Говори.
- Перед вами Риддерк из Стылоборья, бастард сэра Альтарфа, который, как мне думается, погиб от меча Кривоносого этой весной на Антаресском тракте. Если господин Роберт не трус, пусть сразится со мной в честном поединке. Взываю к остаткам его благородства от имени человека низкорожденного, однако получившего должные представления о правде и справедливости.
- Теперь послушай меня, бастард, - сухо произнес мужчина, кривя обветренные губы. - Если ты желал досадить Роберту, то следовало поступить на службу к графу Кендалю или барону Эдмунду Шестипалому, но уж точно не тащиться сюда.
- Дайте хотя бы взглянуть в глаза убийцы перед тем, как лишите жизни!
Отрицательно мотнув головой, комендант сжал кулаки:
- Ты безрассудно смел и безнадежно глуп.
Он ударил меня в челюсть с такой силой, что опрокинул навзничь. Когда затылок соприкоснулся с выложенной булыжниками дорогой, боль ослепила и оглушила; я потерял сознание, провалившись в темную бездну, где нет ни красок, ни звуков, ни запахов.
Глава вторая.