Генрих снова взял королеву за руку, но в этот момент в приемной послышался какой-то шум.
— Постойте! — сказала королева. — В чем дело, Нансей? — спросила она вошедшего шталмейстера.
— Ваше величество, прибыл гонец от его высочества. Гонец везет письмо. Он сейчас будет здесь.
— Впустите его! — сказала королева и продолжала, обращаясь к Генриху: — Сейчас мы увидим, господин де Коарасс, не ошиблись ли вы!
В кабинет вошел гонец, страшно запыленный и чуть не падающий от усталости. Он низко поклонился королеве и подал ей письмо, обвязанное голубой шелковинкой и запечатанное печатью с гербом герцога Франсуа.
Королева вскрыла письмо, прочла его не моргнув и спокойно отдала письмо Генриху. Тот прочел:
«Ваше Величество! Двое из моих узников — сир де Барбедьен и сир де Бошам, его племянник, убежали этой ночью. Часовой оказался убитым ударом кинжала. Все заставляет думать, что это бегство, обнаруженное лишь сию минуту, совершилось между девятью и десятью часами ночи. Я имею основание предполагать, что беглецы направились в Париж. Спешу уведомить Ваше Величество об этом, чтобы можно было сейчас же принять нужные меры».
— Нансей, уведи с собой гонца и оставь меня с господином де Коарассом, но будь готов по первому приказанию сесть на лошадь!
Нансей поклонился и вышел с гонцом.
Тогда Екатерина сказала Генриху:
— Вы непременно должны найти, куда скрылись беглецы!
— Но, ваше величество, не ручаюсь, что мне это удастся. Ведь у них полсуток в выигрыше, и в это время они могли давно перебраться через границу. Но все же я попытаюсь проследить их путь.
Генрих опять принялся серьезно рассматривать флакон с симпатическими чернилами.
— А! — вдруг воскликнул он. — Я вижу их! Они остановились у дверей какой-то гостиницы и, не слезая с седла, допивают вино, которое им подал трактирщик…
— Что это з-а гостиница?
— Она в незнакомой мне местности, но это где-то недалеко от Парижа… Позвольте! Я вижу вывеску: «Гостиница короля Франциска Первого!»
— Это в Шарантоне! — сказала королева.
— Дорога делает там крутой поворот и спускается к реке.
— Вот-вот!
— Старик произносит слово «Лион»и дает трактирщику экю. Какой странный экю! Это беарнский, с портретом короля Антуана Бурбонского, помеченный знаком креста… Так! Вот они опять пустились в путь. Я слышу стук копыт их лошадей… Но их самих я больше не вижу! — Генрих искусно изображал всем своим видом и каждым словом страшную усталость. — А! — сказал он затем. — Вот я и снова вижу их! Они в другом городе у берега реки… Они останавливаются в гостинице и располагаются там на ночлег!
— Это Мелён! — сказала королева. — Они ночуют в Мелёне. Мы еще успеем захватить их! Она позвонила. На звонок прибежал Нансей.
— Голубчик Нансей, — сказала королева, — садись сейчас же на лошадь, возьми с собой тридцать гвардейцев и поезжай в Шарантон. Там ты спросишь у хозяина «Гостиницы короля Франциска Первого», не проезжали ли два путешественника — старик и молодой… Да вот что: возьми с собой гонца: он знает их в лицо и узнает по описанию.
— Слушаю-с, ваше величество!
— Затем ты пошлешь этого беднягу, который падает от усталости, обратно сюда, а сам полным карьером понесешься в Мелён, обыщешь там все гостиницы, найдешь беглецов и привезешь сюда связанными по рукам и ногам.
— Слушаю-с, ваше величество! — повторил Нансей, поклонился и вышел из комнаты.
Генрих с видом полного изнеможения откинулся на спинку стула.
— Ах, ваше величество, — пробормотал он, — как жалею я о тех, кому приходится заниматься колдовством из-за хлеба насущного! Какая это тяжелая профессия! Я устал и разбит больше, чем если бы проскакал пятьдесят верст верхом!
— Ну что же, господин де Коарасс, — сказала Екатерина, — в вознаграждение за ваши труды я приглашаю вас ужинать!
— О, ваше величество, это — такая честь..
— Да не у меня, а у принцессы Маргариты. Она угощает меня сегодня. Я была бы очень признательна вам, если бы вы от правились сейчас же к принцессе и предупредили ее о том, что я иду вслед за вами!
Королева позвала своих камеристок, чтобы они занялись ее туалетом, а Генрих с полным счастья сердцем вышел из кабинета.
По дороге он встретил Нанси. Девушка, улыбаясь так, что Генрих увидал сразу все ее хорошенькие зубки, сказала:
— Знаете ли, мой бедный друг, королева, наверное, предложит вам занять место Рене… Я все видела и слышала!
— Вот как?
— И вы отлично сделаете, если примете это место.
— Почему?
— Господи, но ведь тогда вы будете жить в Лувре, и вам не надобно будет каждый вечер ходить по берегу реки, несмотря ни на какую погоду…
Говоря это, насмешница открыла дверцу, которая вела в апа ртаменты принцессы, и толкнула принца к ногам Маргариты. Та, зарумянившись, встала ему навстречу.
XXII
Мы расстались с юным Амори де Ноэ в тот момент, когда он посадил к себе в седло Годольфина и увез его туда же, где была спрятана Паола. Если читатель помнит, Годольфин успел в момент отъезда приподнять край повязки, закрывавшей его глаза. Таким образом, он составил себе некоторое представление о месте своего заключения.
Доставив Годольфина к тетке Вильгельма Верконсина, Ноэ решил пожить там несколько дней, чтобы вполне отдаться своей любви к Паоле. Но прошел день, два, а на третий в его душе поселилось чувство какого-то смутного беспокойства, усталости, и все сильнее стало тянуть обратно в Париж.
— Дорогой друг мой, — сказал он Паоле, — вот уже более двух суток, как я не видал своего друга, сира де Коарасса. Надеюсь, что вы признаете совершенно естественным мое желание повидаться с ним!
— А когда вы вернетесь? — спросила Паола.
— Завтра.
— Рано?
— К завтраку я буду наверное!
Ноэ поцеловал Паолу и отправился в Париж.
Вплоть до городской черты он думал о Паоле, но стоило ему проехать заставу, взглянуть на Сену и увидать издали фасад Лувра, его охватила легкая дрожь.
«Как странно! — подумал он. — Похоже, будто я рад воз вращению в Париж. Но почему?»
На первых порах Ноэ казалось, что этот вопрос совершенно неразрешим, но все-таки он продолжал свой путь, не теряя из виду башенок Лувра. Сделав около половины пути до Лувра, он внезапноо хлопнул себя по лбу и сказал:
— Кажется, теперь я понимаю, почему я уехал из Шайльо с таким облегчением. Генрих когда-то говорил мне, что его бабка, Маргарита Наваррская, в одной из своих сказочек уверяла, что любовь хороша только до тех пор, пока сопряжена с препятствиями… Конечно, Паола красива на редкость; но она казалась мне еще красивее, когда мне приходилось лазить к ней по утлой лестнице под страхом быть каждую секунду застигнутым и убитым. Теперь мне нечего бояться, и вот я уже рвусь от нее!
Раздумывая таким образом, Ноэ проехал мимо фасада Лувра и даже не остановился, чтобы осведомиться, нет ли там его царственного друга. Это было явным доказательством того, что не интерес и любовь к Генриху заставили его покинуть Паолу. Но когда перед Амори показался кабачок Маликана, сердце юноши принялось взволнованно трепетать.
Лошадь сама по себе остановилась у дверей кабачка. «Ладно! — подумал Ноэ. — Похоже, что животные умнее людей. Я не знал, куда еду, а вот моя лошадь знала!»
На пороге кабачка стояла хорошенькая Миетта. При виде ее сердце Ноэ забилось еще сильнее, но он постарался замаскировать свое волнение небрежным, фатовским покручиванием белокурых усов.
Миетта сильно покраснела, но заставила себя улыбнуться и сделала вид, будто равнодушно оправляет на себе передник.
— Здравствуй, милочка! — сказала Ноэ.
— Здравствуйте, господин де Ноэ, — ответила девушка. Голос Ноэ дрожал слегка, голос же Миетты — очень сильно.
— Где твой дядя?
— Он вышел, господин де Ноэ. Сегодня у нас будут ужинать швейцарцы, и надо достать свежей рыбы!