Ноэ слез с лошади и вошел в кабачок. Там никого не было. Сарра занималась рукоделием в верхнем этаже, и Миетта одна поджидала клиентов, которых пока еще не было.
Ноэ уселся.
— Чем служить вам, мессир? — спросила Миетта из-за стойки, на которой горела ярко начищенная медная посуда.
— Мне ничего не нужно!
— А!
Это «А!»в переводе на обычный язык значило: «Я знаю, зачем ты пришел, но считаю нужным не подавать виду, что знаю».
— Вы, наверное, хотели поговорить с дядюшкой? — сказала девушка.
— Нет!
— А!
Второе восклицание Миетты вышло еще более многозначи тельным, чем первое.
Она уселась за конторку, и Ноэ стал смотреть на нее с тайный обожанием. Так прошло несколько минут. Под взглядом моло дого человека девушка все ниже опускала глаза.
«Вот странно! — подумал Ноэ. — Я стал робок и застенчив словно школьник, а между тем…»
Миетта ничего не думала, только ее сердце отчаянно билось. Наконец, Ноэ встал. Видя, что он подходит к конторке, Миетта почувствовала, что ее сердце забилось с удвоенной силой.
С каждым шагом, который делал Ноэ, он чувствовал, что его воля слабеет и члены отказываются повиноваться ему. Тем не менее он дошел до конторки и облокотился на нее. Миетте хотелось убежать, но силы совершенно покинули ее. И вдруг под наплывом смелости Ноэ взял девушку за руку.
— Что вы делаете, господин де Ноэ? — вскрикнула она.
— Я и сам не знаю, — наивно ответил юноша.
Она хотела вырвать руку, но не могла освободить ее.
— Миетта! — взволнованным голосом шепнул Ноэ. — Разве вы не видите, что я люблю вас?
Миетта вскрикнула и испуганно обернулась к двери. Там никого не было, они были одни!
— Да, я люблю вас! — повторил Ноэ.
— Ах, ужасно дурно то, что вы говорите мне, господин де Ноэ! — со страданием ответила девушка, которой удалось наконец освободить свою руку. — Это ужасно дурно, потому что я… простая бедная девушка… и…
Она не договорила, так как волнение душило ее. Ноэ хотел броситься пред ней на колени, но тут послышался шум чьих-то шагов.
— Сударь! Сударь! — умоляюще шепнула Миетта. Ноэ, испуганный собственной смелостью, вернулся на свое место, а Миетта наклонилась так низко, словно хотела поднять какой-то упавший предмет.
В этот момент с порога послышался насмешливый голос: это Генрих возвращался из Лувра.
— Черт возьми! — сказал он. — Похоже на то, что я накрыл воркующих голубков. Но я ваш друг, а потому не бойтесь!
Генрих сиял от счастья: наверное, в Лувре с ним случилось что-нибудь очень приятное…
XXIII
Когда Ноэ уезжал из Шайльо в Париж, Паола следила за ним любящим взором из окна. Ее глаза были полны слез, какая-то неясная тревога терзала ее.
Ночь она провела совершенно без сна, с нетерпением поджидая возвращения Ноэ: ведь он обещал вернуться к завтраку. Но прошел час завтрака, прошли и следующие, миновал весь день, а Ноэ все не было!
Паола принялась плакать, а Годольфин со скорбью смотрел, как рыдает любимая им девушка. Так прошел еще день. Много передумала Паола в это время, и много сомнений, тревог и опасений терзало ее. Она не знала, как помочь себе в этой беде, как Разузнать, что сталось с Амори. Она думала сама отправиться на поиски, хотела послать Годольфина, но это было бы опасно. И вдруг ей пришла в голову новая мысль.
— Годольфин, — сказала она, — что делал отец, когда хотел узнать что-нибудь через тебя?
— Он усыплял меня пристальным взглядом.
— Ну так вот, я тоже хочу узнать от тебя кое-что и буду смотреть на тебя. И ты должен заснуть, слышишь?
Итальянка произнесла эти слова с такой лихорадочной энер гией, ее глаза засверкали такой властной силой, что Годольфин задрожал и вскрикнул:
— О, не смотрите так на меня!.. У вас глаза мессира Рене!
— Спи! Я хочу этого! — настойчиво повторила Паола. Молодой человек опустился на стул, и его воля мало-помалу таяла, подчиняясь более сильной чужой воле. Сначала он боролся с одолевавшей его дремотой, но борьба была напрасной, и вскоре его веки сомкнулись.
— Ты спишь? — спросила тогда Паола.
— Сплю, — ответил Годольфин.
— Ты будешь отвечать мне?
— Спрашивайте!
— Скажи мне, где Ноэ!
Годольфин некоторое время не отвечал, но на его лице от разились беспокойство и напряжение.
— Я вижу его! — сказал он наконец.
— Ты видишь его? Где же он?
— В Париже!
— Он ранен… умер, может быть? Или в тюрьме?
— Он свободен.
— Почему же он не идет?
— Потому что у ног другой забыл вас… Он около нее стоит на коленях… жмет ее руку… Она так красива!
— О, я убью его! — крикнула Паола, хватаясь за кинжал, висевший у ее пояса.
— У нее черные волосы, красные губы, а ее лицо белее лилии. Он обожает ее…
Сильный припадок дикого бешенства сменился у Паолы злобным спокойствием.
— Где все это происходит?
— В доме, где меня держали под арестом.
— А где этот дом?
— Около Лувра.
— Ты сведешь меня туда?
— Не сейчас… вечером… Он будет у ее ног… Паола задумалась: «Может быть, он притворяется спящим и из ревности обманывает меня? Хорошо же, сегодня вечером я выясню все это! Если Годольфин солгал, я убью его, если же он сказал правду — берегись тогда, Амори де Ноэ!»
Она разбудила Годольфина. Тот взглянул на нее и изумился ее виду.
— Что я сказал вам такого ужасного? — участливо просил он, проснувшись. — Вы бледны как смерть!
— Ты уговорил меня совершить небольшое путешествие! — ответила она.
— Как? Вы хотите уехать и оставить меня одного?
— Нет, ты поедешь со мной.
— Куда?
— Не знаешь ли ты, где именно держали тебя под арестом?
— Точно мне не известно; я знаю только, что это, по всем признакам, был кабачок и что он помещается где-то около Лувра.
— Отлично! Найди возможность незаметно уйти и достать лошадей к вечеру. Пусть они будут наготове у ворот. Вот тебе деньги!
Она подала Годольфину свой кошелек, и юноша ушел. Вернувшись через час, Годольфин сказал:
— В восемь часов вечера лошади будут у ворот! Весь день Паола надеялась, что Ноэ все-таки придет. Но наступила темнота, а его все еще не было.
— Ну, едем! — сказала она и пробормотала: — Месть должна быть быстрой, как молния!
XXIV
В то время как Паола в сопровождении Годольфина скакала в Париж с жаждой мести, по правому берегу Сены ехал какой-то молодой всадник. По костюму его можно было бы принять за мелкого дворянина, приехавшего в Париж в поисках местечка при богатом важном барине, но осторожность, с которой он осматривался по сторонам, тщательность, с которой он старался избежать встреч с полицейскими чинами или часовыми, давала основание подозревать, что этот костюм являлся только маской.
Так доехал он до моста Шанж и остановился там в раздумье, видимо, не зная, куда лучше направить свой путь.
Посредине моста стоял фонарь и освещал задумавшегося всадника. Вдруг налетел ветер, распахнул плащ всадника и откинул низко опущенные поля шляпы.
В этот момент по мосту проходил какой-то пешеход; он взглянул на всадника, затем подошел к нему и сказал:
— Доброго вечера, ваше высочество!
— Рене! — буркнул всадник, узнав прохожего. Невольным движением он сунул руку в карман, чтобы достать пистолет и размозжить голову Флорентийцу, но тот, заметив это движение, только грустно покачал головой.
Тогда всадник внимательно присмотрелся к нему и со смехом сказал:
— Да ты никак в немилости, чертов слуга?
— Да, ваше высочество.
— В таком случае ты можешь приютить меня у себя?
— Очень буду рад, ваше высочество.
— Я знаю, что ты предатель на натуре, но сумею держать тебя в границах. Поворачивай назад и веди меня в свою лавчонку. И помни: при малейшем подозрительном движении я про стрелю тебе башку!
Рене заковылял как мог быстрее. Через несколько минут всадник и пешеход дошли до моста Святого Михаила.