– Сколько же всего вышло филистимлян против наших сил? – спросил Шмуэль. – Сколько было у них колесниц?
Шаул пожал плечами:
– Много.
– Конечно, – засмеялся судья и пророк. – Когда это биньяминиты считали врагов! Рассказывай дальше.
– Бились наши хорошо. Ополчение Гив’ы перерезало Южную дорогу, и по ней не прошла ни одна колесница. Стояли насмерть.
– Умереть и дурак сумеет! – вставил Шмуэль.
– Теперь ясно, – продолжал Шаул, – что надо было отойти к ущелью, где много наших селений, да и от колесниц в горах врагу не было бы толку. Но тогда никто об этом не подумал. К вечеру подсчитали потери. Четыре тысячи воинов! Начались споры: отступить или продолжать битву на этом же месте? И тогда сыновья пророка Эли, никому ничего не сказав, привезли в стан Ковчег Завета из храма в Шило. Наши до утра пели, приносили жертвы, благословляли каждый отряд отдельно и все вместе. А надо было отдохнуть, потому что филистимляне утром начали новую атаку.
И опять поначалу наши сражались неплохо, пока позади ополчения племени Дана не забили барабаны. Это на помощь филистимлянам прибежали гиргаши из своей крепости в Бет-Шеане. Наши не знали, что гиргашей в Бет-Шеане так много. Басилевс, увидев, что появились союзники, велел прорваться к Ковчегу Завета и захватить его. Это филистимлянам удалось. Когда иврим увидели, что священный Ковчег попал в плен, началась паника и общее бегство. В тот день наши потеряли тридцать тысяч воинов.
Он замолчал. Теперь Шмуэль рассказывал, что произошло, когда весть о поражении пришла в Шило.
– Убежал один биньяминит с места сражения и в тот же день пришёл в Шило. Одежда на нём была разорвана, на голове – прах. Когда он появился, Эли сидел на камне у дороги возле ворот дома и ожидал вестей, а сердце в нём трепетало за Ковчег Божий. Когда человек тот пришёл в Шило, весь город, узнав новость, стал громко стенать. Эли услышал вопли и спросил:
– Отчего такой шум?
Тогда этот человек подошёл к нему и объяснил. А было Эли девяносто восемь лет, глаза его померкли, и он не мог видеть. Тот человек сказал Эли:
– Я сегодня пришёл из стана, убежал с места сражения.
Эли спросил:
– Что там произошло?
И отвечал вестник, и сказал:
– Побежал Израиль перед Филистией, и поражение великое произошло в народе. Оба сына твоих убиты, а Ковчег Божий взят в плен.
Едва упомянул он о Ковчеге, Эли упал навзничь у ворот дома, сломал себе хребет и умер, ибо был он стар и тяжёл.
– Да, – вздохнул Шаул, не нужно было приносить Ковчег.
– Ладно, – отмахнулся Шмуэль. – Всё это теперь не важно. Я вижу, ты можешь говорить о том сражении до утра, но у нас здесь не военный совет. Проверю, что ты помнишь из Учения.
Гость порадовал судью и пророка знанием истории иврим – видимо, не раз над ней размышлял. С толкованием дело обстояло хуже, зато события Шаул излагал ясно и точно. Шмуэлю любопытно было узнать отношение биньяминита к праотцам и героям. Его не удивила неприязнь Шаула к Иосифу, добившемуся высокого положения при дворе фараона. По Шаулу получалось, что Иосиф издевался над своими братьями и в детстве, и когда те, взрослые, попали в зависимость от него в Египте.
– Он даже в тюрьме дослужился до большого начальника. И вообще, если бы не его «благодеяния», иврим не застряли бы у фараона на четыреста лет, – закончил Шаул.
– Глупец! – смеялся Шмуэль. – Таков, значит, был замысел Всевышнего, смертным недоступный.
Шмуэль был уверен, что больше всех героев Шаул почитает военачальника Йеѓошуа бин-Нуна, и удивился, узнав, что Моше ему ещё дороже.
– Никто так не натерпелся от иврим, как Моше. Но он всё сносил, да ещё и заступался за свой народ перед Богом.
Шмуэль мысленно похвалил Киша бен-Авиэйла за то, что тот дал детям изрядные знания, потом посмотрел Шаулу в лицо, улыбнулся и спросил:
– Чего боишься? Что начну спрашивать про службу у жертвенника? Не бойся. Тебе эту службу всё равно нести нельзя. – И объяснил: – До того, как иврим совершили грех поклонения Золотому Тельцу, священнослужителями в народе были сыновья-первенцы. Но когда всего-то через сорок дней после получения Скрижалей Завета[18] наши предки совершили этот грех, Господь запретил иврим служить у жертвенника, оставив такое право только за племенем Леви, потому что оно сохранило верность Богу: только левиты не стали плясать вокруг тельца. А теперь запомни раз навсегда, – лицо Шмуэля стало строгим. – Жертвоприношения – не твоё дело, как бы хорошо ты ни изучил службу. Запомнил? Это очень важно для тебя, хотя сейчас я ещё не могу объяснить почему. – Он вздохнул и добавил: – А в том сражении с филистимлянами Господь нас оставил за грехи. Понял?
Шаул кивнул, но Шмуэль был уверен, что биньяминит всё равно думает о расположении войск, об оружии и колесницах; не понимает, что никакой план не мог тогда помочь иврим.
– Мы ведь не как все, – сказал судья и пророк. – У нас и король должен быть не как у всех. Иврим боятся только Бога, земная власть для них не страшна. Значит, и король иврим должен бояться Бога, делать только то, что Он велит.
Сведённые к переносице брови Шаула говорили о его старании понять, зачем Шмуэль рассказывает ему про какого-то царя.
– Погляди на Зхарию, – продолжал судья и пророк. – Рубаха на нём горела, когда он бежал из Шило, но священные рукописи и подсвечник он вынес из огня и передал коэнам в Бет-Эле. Кто ему за это слово благодарности сказал? Народ? Как бы не так! Пришёл Зхария в свой надел, а там полное разорение. Пришлось всё начинать сначала. Работал тяжело, и, видишь, разбогател. Уважаю я его за то, что не ждал он благодарности от людей. Так нас учил старый Эли.
Шаул согласно покачал головой и подал старцу чашку с водой. Шмуэль отпил, утёр бороду и спросил:
– Ты хочешь что-нибудь спросить, Шаул бен-Киш? Ну?
– Какой будет у меня урожай на новом участке?
Шмуэль скривился и только сказал себе: не ты его выбрал. Не ты!
Наступил вечер. У ног старца раб поставил жаровню с углями.
– Что тебе снится? – внезапно спросил Шмуэль. – О чём твои сны?
– Какие сны! – засмеялся Шаул. – Мы с сыновьями недавно расчистили от камней новый участок и теперь пашем его под ячмень. Первая пахота очень важна. К вечеру валишься на землю вместе с волами и один с ними сон видишь.
И вдруг он вспомнил! Приблизил к старцу встревоженное лицо.
– Вчера ночью в пещере в полпути отсюда видел я кого-то в красной рубахе. Лица разглядеть не смог. Поднял он меня над землёй, показал Землю Израиля, а потом кинул обратно на песок. К чему это? Увидев, как серьёзно слушает судья и пророк, Шаул испугался своего сна. Шмуэль отодвинулся от него, попил тёплой воды из чашки, обдумывая ответ, прикрыл глаза.
– Пока ни к чему, но скоро узнаешь, – пообещал он тихо и шёпотом добавил: – Станешь другим человеком. А пока ступай, внизу тебе и твоему слуге постелено.
Поутру, когда возносят на жертвенник хлебное приношение, Шмуэль разбудил своих гостей и пошёл к прихворнувшему Зхарии. Шаул и Иосиф умылись и поели. Оба стояли под инжирным деревом, ожидая возвращения Шмуэля. Шаул любовался весенним садом, подносил к носу листья, растирал их в ладонях, прищёлкивал языком. В этот момент у входа в дом возник судья и пророк и, никем незамеченный, остановился, глядя на Шаула и его слугу.
Великан нагнулся, поднял щепотку земли и положил себе на язык. Сплюнул, покачал головой.
– Лучше было посадить здесь оливы, верно Иосиф? – сказал он.
Неужели это и есть тот самый человек! – думал Шмуэль.
Наконец биньяминит и его слуга заметили судью и пророка. Тот сделал знак Шаулу подняться за ним на крышу. Они уселись, как вчера: Шмуэль на высокую скамью, Шаул у его ног. Долго молчали. Шмуэль думал. Потом повернулся к Шаулу и посмотрел ему в глаза. Тот покраснел.
– Ну вот, Шаул бен-Киш, – решился судья и пророк, поднимаясь со скамьи. – Пора.
18
Скрижали Завета (ивр. – лухот а-брит) – две «каменные скрижали, исписанные перстом Божьим» («Исход», 31:18). Эти две скрижали, на которых выбиты были Десять заповедей, стали основой Завета, то есть союза между Израилем и его Богом.