– Что ещё нового? – спросил он тихо.
Перемещая горшки, Ахиноам рассказывала про новый налог на семена, вспомнила, как вчера у невестки встретила Аю, и та пожаловалась, что её дочь Рицпа ушла с прорицателями-пророками, когда те проходили неподалёку от Гив’ы. Ая была очень опечалена. Она отговаривала дочь, но та не послушалась. А у Аи ведь ещё один сын-калека...
– Значит, Бог ей так велел, Ае, – рассудил Шаул.
Он хотел рассказать жене о своей встрече с прорицателями, но промолчал.
Не говорили они и о своём старшем сыне.
Среднего роста, рано облысевший, он и внешне мало походил на рыжеволосых крепких биньяминитов, тем более, из рода Матри. Душа у него не лежала к крестьянским работам, а к военным упражнениям – и подавно. Парень позорно плохо выступал на всех состязаниях молодых биньяминитов на осенних праздниках и не мог понять, зачем так стараются его братья и почему огорчается отец. «Ну, не попал я в цель с первого раза – что за беда!»
Интересовали его верования гиргашей, эмори и других соседей-кнаанеев. Беседовал он и с филистимлянами, языки схватывал быстро. Когда он возвращался домой, мать первым делом загоняла его в микву. Они с Шаулом уговаривали сына оставить его увлечения, стать пахарем и воином, как все биньяминиты. В который уже раз ему пытались подыскать невесту. Сын возражал почтительно, но упорно. В Гив’е было обычным, чтобы юноша уходил из тесного надела в дальние края на заработки. Кто нанимался в войско, кто зарабатывал лечением скота, кто находил свободную землю и создавал там поселение. Старший сын Шаула ушёл с караваном в Египет учиться там чтению и письму и переписывать папирусы в храмах.
Утром следующего дня Шаул отправился пахать новый участок. Хлеб и воду ему туда принёс мальчик Миха.
В военном лагере, разбитом под Явеш-Гил’адом, ожидали прибытия царя Нахаша. И вот белый балдахин выплыл из-за рыжих холмов пустыни. Впереди царских носилок шли воины в запылённых кожаных доспехах и с круглыми медными щитами. Жрецы в сопровождении музыкантов двинулись из лагеря навстречу царю и после приветствий и благословений присоединились к его свите. Как только процессия подошла к стене Явеш-Гил’ада, началось жертвоприношение и ритуальные танцы воинов вокруг царских носилок. Опустившись на колени, заламывая руки, аммонитяне запели гимны богу Милькому.
Царь Нахаш слушал и ел гранат. Время от времени из-под балдахина раздавалось чавканье и на обритые головы рабов и телохранителей вылетали обсосанные косточки.
Жара кончилась, из пустыни с гудением налетели толстые мухи и накинулись на людей и на скот. Нахаш отдал команду, носилки поставили на песок, и возле них рабы настелили одну на другую несколько воловьих шкур. Царь вышел из-под балдахина и, продолжая есть гранат, уселся на шкуры. Теперь старейшины Явеш-Гил’ада и король Аммона со своей свитой смотрели прямо друг на друга.
Вестовой обежал лагерь кочевников и потребовал прекратить галдёж. Стало ясно: сейчас начнутся переговоры. От свиты царя отделился человек с курчавой бородой и прокричал на иврите:
– Мир вам, рабы царя Аммона! Я – толмач.
В наступившей тишине иврим ждали продолжения. Возле толмача появился почти голый мускулистый мужчина с большими клещами в руках и что-то сказал. Нахаш и его свита захохотали.
– Это – палач, – представил толмач.
– Чего хочет от нас твой царь? – спросили со стены.
– Всего, – запрокинув голову и улыбаясь, ответил толмач и раскинул руки.
Старейшины иврим обменялись между собой несколькими фразами, после чего один из них подошёл к краю стены и крикнул вниз:
– Да будет так! Мы согласны служить царю Аммона.
– Слу-жить?! – захохотал, держась за бока, толмач, а палач весело закружился на месте, помахивая клещами.
– У царя хватает слуг, – припевал он. – Для чего ему ещё?!
Иврим на стене молчали.
– Вы, наверное, хотите знать условия царя для приёма вас на службу? – спросил толмач. – Так вот, великий Нахаш решил принять вас в подданные, но... – он протянул руку, и раб вложил в неё чашку с водой. Толмач напился, обтёр курчавую бороду и, указывая на палача, закончил: – Но сперва царский палач вынет у каждого из вас в залог верности по одному глазу.
Палач захохотал сиплым голосом и опять стал кружиться на месте, помахивая щипцами.
– Зачем это нужно твоему царю? – крикнули со стены. – Кто у него купит одноглазых рабов?
– Царю Нахашу вопросов не задают, – покачал в воздухе пальцем толмач.
Опять стало тихо, потом на стене заговорили все сразу, а по верёвке, сплетенной из корней и веток, спустился человек. Он присел на корточки, переводя дыхание. Два воина взяли его за плечи и подвели к Нахашу. Король смотрел перед собой и сплёвывал косточки. Пурпурный сок стекал у него по подбородку на грудь, смешиваясь с пóтом.
– Меня зовут Ицхак бен-Эзер, – начал посланец Явеш-Гил’ада. – Я, как все люди из нашего селения, готов служить царю Аммона.
Он перевёл дыхание. Нахаш даже не взглянул в его сторону.
– Но зачем же унижать своих родичей? – продолжал посланец Явеш-Гил’ада. – Ведь и аммонитяне, и иврим происходят от одного корня. Вы – потомки Бен-Ами, сына младшей дочери Лота. А Лот – сын брата праотца нашего Авраама. Если король позволит рабу своему, я напомню, как Лот и Авраам пришли в Кнаан?
Больше он ничего не сказал. Нахаш сделал гримасу, поднял вытянутую ладонь, из-за его спины выскочил палач и сходу ударил мечом посланца иврим. Тот упал на заплёванный косточками песок. Нахаш брезгливо поджал ноги.
– Вот это меч! – загалдела свита. – Подарок серена[21] Ашдода! Филистимское железо!
Вдруг Нахаш поднял голову и красивым молодым голосом обратился к старейшинам Явеш-Гил’ада. Толмач переводил:
– Слушайте меня, иврим! Не хочу вашей дани, всё здесь и так моё. Но есть у меня мечта, иврим. – Король Нахаш замолчал, отвернулся и минуту глядел на горизонт, за который недавно опустилось шафрановое солнце. Потом он опять обернулся к Явеш-Гил’аду. – Так вот, есть у меня мечта, – повторил король Нахаш. – Город Одноглазых.
На стене и даже вокруг царя люди оцепенели. Палач вдруг упал на песок и принялся кататься по нему, хохоча и дёргая ногами.
– Жители города Одноглазых! – прокричал толмач. – Если до утра от вас не будет ответа, войско царя построит штурмовую насыпь, и от вашего селения не останется камня на камне. А город Одноглазых будет построен в другом месте. Думайте!
Ночью, оседлав ослов, посланцы Явеш-Гил’ада выбрались через тайный ход, проехали через лагерь кочевников, которые не выставили никакой охраны, и вскоре пересекли Иордан. Посовещавшись, они сперва направились в Гив’у. В наделе племени Биньямина жили родственники явеш-гил’адцев, у них можно было остановиться и посоветоваться, на какую помощь иврим можно рассчитывать.
Изначально население Явеш-Гил’ада ни в каком родстве с биньяминитами не состояло. Оно относилось к племени Менаше, которое первым отвоевало свою часть заповеданной Богом земли, но по приказу военачальника Йеѓошуа бин-Нуна оставило там свои семьи со стадами и шатрами, а само двинулось дальше за Иордан, чтобы помочь иврим из других племён завоевать всю Землю Израиля, как то заповедал им Моше. Во всех сражениях явеш-гил'адцы выказали храбрость и воинское умение, а когда вернулись в свой надел за Иорданом, построили на новой земле дома, вырыли колодцы и поставили загоны для коз и овец. Явеш-Гил'ад лежал зелёным оазисом среди оранжевых песков и притягивал к себе как торговые караваны, так и разбойников из пустыни. Селение предоставляло купцам воду, еду и отдых, а также базарную площадь для товаров. Население Явеш-Гил'ада имело от обслуживания караванов немалый доход. Работящие и рачительные гил'адцы всё неохотнее участвовали в общеивритских войнах, а также праздниках и жертвоприношениях. У них был свой судья, а если из пустыни налетали кочевники, собиралось ополчение и громило врага.
Между тем, по другую сторону Иордана случилась история, не имевшая никакого отношения к Явеш-Гил’аду, но определившая его судьбу. Замешаны в этой истории были биньяминиты Гив’ы, а начал её левит из селения в горах Эфраима. Этот человек поспорил со своей наложницей, и та ушла к родителям в Бет-Лехем. Левит затосковал по наложнице, оседлал осла, поехал с подарками к родителям женщины и вместе с ними уговорил её вернуться домой в горы Эфраима. В дороге их застиг вечер и, выбирая где заночевать, они предпочли ивусейскому городу Ивусу биньяминитское селение Гив’у.
21
Серен – князь. Как полагают учёные (Энциклопедия Иврит, т. II, стр. 59), некоторые слова из филистимского языка вошли в языки их соседей иврим («аргаз» – ящик, «серен» – князь, военачальник) и их потомков – греков («басилевс» – см. выше)