Выбрать главу

«Прислужник» в отместку выпячивал своё барство, добавляя, без сомнения, свой актёрский гений. Всегда «как денди лондонский одетый», Луи мог встретить ходоков и в рваной куртке, и в старых брюках с отвисшими коленями. Римма Шахмагонова вспоминает, что, завидев его в таком одеянии, называла «беглым каторжником из банды Бена Джойса». Виктор молчал, но — она точно уверена — надувался.

«Я к нему приезжал, — вспоминает Сергей Хрущёв, — он ещё был в постели. При мне одевался, мы в это время говорили. А потом я понял: у него же в голове замкнуло, что он вроде меня приглашает, а сам, как Людовик, при мне одевается! Чтобы потом прихвастнуть, что вот, Хрущёв передо мной стоит, а я трусы надеваю! Никто не видел этого, но ему это было очень приятно».

А Юрий Шерлинг видел, как «барин» раздевался: «Приходил домой, молча снимал всю одежду, включая нижнее бельё, бросал в угол — прислуга уже подбирала, стирала, гладила. Надевал пижаму из тончайшей ткани за несколько сотен долларов или халат и так выходил к домашним». Добавим: та куча одежды в углу была как минимум из «Хэрродса»[82] и стоила не одну тысячу «тех» фунтов.

В середине 70-х визит в Баковку нанёс писатель-диссидент Анатолий Гладилин — посмотреть в библиотеке Луи на свою книгу «Прогноз на завтра», вышедшую в ФРГ, которую не видел. «После приветствий и каких-то общих слов Луи пригласил нас спуститься в библиотеку, — вспоминает Гладилин, — Подвальная комната, очень ухоженная… Я шарил глазами по полкам и тихо ахал: «Весь Самиздат! Весь «тамиздат»!.. Виктор спокойно снял с полки «Прогноз на завтра», протянул мне и сказал:

— Дадим автору время насладиться своей книгой!

Когда мы вышли в столовую, я увидел в окно, как во двор дачи въехала огромная красная машина, из которой выпрыгивали люди в касках. «Всё-таки явились арестовывать, — пронеслось в голове. — Но почему они в касках?» Потом сообразил — это пожарные. Виктор Луи лениво глянул в окно и разъяснил:

— Я вызвал пожарных, чтоб они залили во дворе каток моим детям».

Тот самый каток. Через несколько месяцев Гладилин покинул СССР.

Свой нонконформистский ужас перед «тайным бастионом госбезопасности» вспоминает писатель Давид Маркиш: «Приехал в Баковку под вечер: смотрю — «Волга» стоит с гэбэшным номером. Думаю: «Ну всё, не выйду никогда!» Поговорили с хозяином, а потом он предлагает: «Хочешь сакэ?» Мне очень хотелось — я про него в книжке читал. Думаю: «Сейчас выпью сакэ и тут же концы отдам». На всякий случай: «Нет, не хочу я». — «А может, кофе?» — «Ничего не надо». — «Виски?» — «Нет, не хочу, спасибо большое». «На всякий случай, — думаю, — на всякий случай…» А сам всё про эту «Волгу» чёрную думаю».

Но, очевидно, об этих «Волгах» помнил и хозяин, так как в тот же день излил душу. «Он сказал мне фразу, от которой я слегка пошатнулся, — рассказывает Маркиш. — Он говорит: «Видишь, здесь коридор длинный у меня? А будут стоять детские горшочки». Я спрашиваю: «Какие горшочки?» А он мне: «Ну, имею в виду детские. Детский сад. Человек на сорок…». И тут до меня начинает доходить: он шутит, что его посадят, дом отберут, устроят там детский сад, и будут стоять горшочки!».

Летом 74-го — ещё один «ходок», Виктор Некрасов, оформившийся в бунтарских кругах старостой диссидентского корпуса, этаким «и. о. Солженицына» после отъезда последнего. Его изматывают обысками и слежками в Москве и Киеве, где он жил. «Я хочу видеть этого человека», — процитировал Есенина Некрасов, зная, что играет с огнем: «свои», коль узнали бы, заплевали.

Луи согласился на встречу, но поставил условие: «Пусть прочтёт мою статью о Солженицыне в Washington Post. Если моя позиция для него неприемлема, встреча не имеет смысла». Так Луи заранее стреноживал идейных противников.

И вот статья Некрасовым изучена, он — гость в Баковке.

— Вас не смущает, что по нашим масштабам я живу в роскоши? — провоцирует Луи.

— За подлость столько не платят, — вынужденно льстит ему писатель.

«Пацан пришёл за помощью, значит должен высказать уважуху» — тоже лагерная замашка. Разговор состоялся, естественно, в библиотеке, в родной для диссидента среде.

— Сколько мне на Западе могут заплатить за мои воспоминания? — спросил Некрасов.

— Двести — триста долларов, — с ходу ответил Луи.

— Так мало?

— О большом гонораре и не мечтайте. Должен вам сказать, что больших денег на Западе для вас уже нет, всё собрал Солженицын после «ГУЛАГа». Тем, кто пойдёт по его следу, мало что достанется, — съязвил Луи. Ему доставляло удовольствие обрезать крылышки ходокам на Запад.

Тогда Некрасов даёт задний ход: просит Луи передать «верхним людям», как он их называет, что готов «знать меру» и что «не хочет уезжать». Луи обещает спросить и дарит Некрасову на прощанье сосуд для крепких напитков с резным деревянным корпусом в виде испанского «Рыцарского романа» и пробкой-шлемом Дон-Кихота — сувенир из Испании с намёком. Сосуд хозяин наполнил экспортной «Столичной»: Некрасов попивал.

вернуться

82

Harrods — знаменитый на весь мир лондонский магазин, один из самых дорогих в Европе. С 1985 г. принадлежит семье египетского магната Мохаммеда аль-Файеда.