В то время он был аккредитован от шведской газеты и как журналист охотно следил за музыкальными новинками, появлявшимися на волнах советских радиостанций. «Вы прослушали фрагмент американского мюзикла «Моя прекрасная леди» по пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион»», — услышал Луи из радиоприёмника. Задумался. К вечеру созрел план. Это было в начале 1959-го. А в конце апреля в нью-йоркский офис авторов и продюсеров этой головокружительной бродвейской постановки, выдержавшей более шести сезонов и двух тысяч спектаклей, Фредерика Лоу и Алана Джея Лернера пришло письмо с московским обратным адресом и маркой с профилем Ильича, датированное 18 апреля.
Писал молодой человек, представившийся москвичом по имени Виктор Луис. Он с радостью информировал уважаемых господ авторов о том, что перевёл либретто на русский язык, что у него есть партитура для фортепиано, и поздравил с тем, что спектакль будет идти в театрах Киева и Свердловска весь сезон 1959–1960 гг. Далее юноша сетовал, что полную партитуру достать пока не удалось, так что не согласятся ли любезные сэры прислать ему экземплярчик? Можно почтой, лучше заказной. Ну и в конце письма на голубом глазу признавался, что хотя никакие отчисления авторам не предполагаются, всё же здорово, что есть возможность «представить русской публике близкий аналог постановки знаменитого современного мюзикла».
Лоу и Лернер долго сидели с отвисшими челюстями, надеясь, что это розыгрыш.
Опомнившись, они подняли неимоверный вой: «Воровство! Пиратство! Незаконно! Аморально! Вопиюще!» Посыпались письма в советское посольство, советскую миссию при ООН и Госдепартамент США. Письмо Луи было разослано в фотокопиях по всем редакциям, какие только были в Нью-Йорке. Грабят! Лернер разразился и гневным посланием самому Луи, в котором ответил, что «чёрта с два»[9] тот что-либо получит.
Оправдываться пришлось аж самому советскому послу, который на свою беду как раз приехал в Нью-Йорк на гастроли балетной труппы Большого театра. Репортёры настигли его прямо в партере, и ничего не подозревавший дипломат ушёл, как сейчас говорят, в «глубокую несознанку»: «Ничего не знаю про перевод, не знаю никакого Луи».
Грянул международный скандал. В довесок ко всему выяснилось, что Луи слегка подправил композицию постановки, сделав из двух актов три: советским драматургам (и переводчикам иностранных пьес) платили из расчёта за акт.
Стали разбираться, кто же этот «москвич» с западной фамилией, дали задание своим московским собкорам. Все они бросились названивать Луи. Тот объяснил, что делает это из соображений «свободного предпринимательства», без поддержки профильного госкомитета. Что не может взять в толк, «почему авторы мюзикла недовольны тем, что советские люди приобщатся к этому образцу американской культуры». Более того, он недоумевает, с чего вдруг такой шум — ведь он, Луи, уже перевёл на русский пьесу «Дневник Анны Франк»[10], которую тоже планирует поставить, и автор — не против[11].
Формально Луи имел все основания продолжать в том же духе: СССР к тому моменту не подписал Всемирную конвенцию об авторском праве, так что номинально никаких правовых последствий ни для него лично, ни для Кремля быть не могло. Но могло быть хуже: Лоу и Лернер «стукнули» так высоко, что последствия обещали статься межгосударственными.
События разворачиваются стремительно между двумя советскими праздниками — Первым и Девятым мая. Первого мая разъярённые американцы «распаковывают» скандал: публикации в американской печати следуют ежедневно. А уже шестого числа New York Times выносит на первую полосу примирительную заметку, извещающую, что Советский Союз официально пригласил американскую труппу выступить с «Моей прекрасной леди» (Му Fair Lady) в советских городах. Всё ещё очевидно веря в саму вероятность индивидуальной самодеятельности «молодого москвича» в Советской стране, автор заметки пишет: «[Это], очевидно, нарушит планы сделавшего перевод русского по имени Виктор Луи на такую постановку».
Конечно же, Луи не мог действовать в одиночку, без санкции сверху: где её давали — в ЦК, КГБ или Минкульте, — мы не знаем, равно как и не знаем, от кого исходила инициатива. Но то, что с этого момента Луи стал выполнять функцию метателя «пробных шаров», не вызывает сомнений. Технология почти безупречна: выгорело — в выигрыше и он, и власть. Не выгорело — Луи объявляется «частным лицом»: что делать, господа, демократия… К каждому милиционера не приставишь.
9
В оригинале: «Not a Pygmalion likely». Здесь — идиома с аллюзией на самого Бернарда Шоу: в своё время раплика нз этой пьесы, «Пигмалион» («Чёрта с два!» — «Not bloody likely!»), вызвала бурю протеста против сквернословия. Тогда в речи и при письме слово bloody стали шутливо заменять на Pygmalion: мол, всем понятно, что имеется в виду. Дальний аналог в русском языке: «Один раз — не Тинто Брасс».
10
Анна Франк — еврейская девочка из Нидерландов, которая вела дневник в 1942–1944 гг. во время нацистской оккупации и погибла в концлагере. Аналог советской Тани Савичевой.
11
«Против» впоследствии были официальные власти, которые не «залитовали» произведение, и проект Луи был свёрнут. Свет увидела только книга, переведённая на русский язык другими авторами.