Я надеюсь, этот человек позволит нам кое-что понять.
ТНЕ ROOF IS ON FIRE
Он был разбужен от дневного сна истошными криками домашних.
Виктор привык спать чутко: годы, проведенные в ГУЛАГе, отучили отключаться глубоко и надолго — и в приполярной Абези, и в трёхзвездном, по сталинским меркам, Казахстане барачная жизнь не прощала потери бдительности. Могли и стащить что-нибудь из личного, непосильно нажитого, или из присланного родными провианта. Тиснуть что-нибудь хорошее — это лучше, чем подбросить что-нибудь плохое. Виктора, а тогда его знали только как Виталия или Витю, недолюбливали, завидуя его потрясающей «выживабильности» и приспособляемости, его блатной непыльной работе, его привычке витиевато выражаться, а потому подозревали в стукачестве. Лучше стучать, чем перестукиваться, — шутили ещё не посаженные. Советские люди отчаянно стучали друг на друга на воле, а потом ненавидели за стукачество на зоне.
Он привык спать чутко и после отсидки — ночью могло происходить самое интересное, а он не привык зевать и пропускать то, что идёт ему в руки. Для журналиста-международника, информационного многостаночника, личного конфидента Андропова, живого «человекошлюза» из Кремля на Запад проспать — значит потерять. Вот уж точно, сон — это маленькая смерть.
Виктор проснулся мгновенно, как и всегда просыпался. Но — отчего?! Что могло случиться в Переделкинской тиши, где с одной стороны притихшие советские писатели, с другой — кряхтящие и неслышно бренчащие медалями советские генералы? Третья мировая? Американские боеголовки всё-таки пронзили московские кольца ПРО, как нож масло? Что за тревогу объявили там, где он, Луи Виталий Евгеньевич, гражданин СССР, русский (по паспорту), беспартийный, с правом выезда во все страны мира (тоже в паспорте), женатый на подданной Великобритании, осуществляет конституционное право советского гражданина на отдых?!
Виктор встал, накинул заграничный халат (незаграничного у него почти не было: отечественное в его положении сложнее достать, разве что русские иконы) и сделал шаг к источнику криков, в сторону балкона. Уже скоро вечер, но в начале октября в московских широтах в этот час ещё светло. Но тут было как-то агрессивно, недобро, красновато мерцающе светло…
Он с каким-то внутренним недоверием, быть может, к самому себе, к собственным глазам, подошёл к балконной двери, отодвинул занавеску. Боже… Нет!.. Нет, только не это… Нет!!!
У него уже был случай, когда, проснувшись утром и выйдя на крыльцо, он увидел нездоровое оживление и беготню прислуги вблизи забора. Не прислуги, конечно, нет, у советских людей прислуги быть не может — «помощников».
Платных помощников по дому и саду. Тогда, ночью, кто-то поджёг его забор, но выгорела всего одна секция, и всё это явно тянуло на «хулиганку», а не на акцию возмездия. Максимум — предупреждение. Местная милиция была поставлена на уши, может быть, даже кого-то нашла. Но тут…
Он вышел на балкон и обмер.
Его бревенчатый гараж, огромный, необъятный по советским меркам, не гараж — автопарк, с резными наличниками, с аллюзией на сочный суздальский лубок, с выкрашенным в белый цвет русским этническим орнаментом из дерева, с комнатами отдыха для дворецкого на втором этаже (тьфу, опять, какого дворецкого — завхоза!) и ручками-петлями а-ля боярские палаты, не просто горел — пылал. Пламя вылизывало стены второго уровня, вырываясь вверх из окон, как из гигантской газовой горелки. Лучше бы дача горела, ей-богу, чем этот гараж.
— …Где пожарные, чёрт бы их?! Звони еще раз!..
— …Тащи сюда шланг, включай воду! — орал сын Майкл, первый обнаруживший возгорание.
— …Не подходи ты близко! Не подходи, умоляю!!!
Русские выкрики мешались с английскими: в доме Виктора говорили в основном на английском. Не потому что так было приятнее Дженнифер, его английской жене, и не для того, чтобы выпятить свою якобы непатриотичность, а потому что на русском здесь было менее интересно. Русского ему итак хватало: вышел за калитку — и хоть обговорись на русском.
— Все отойдите от него, отойдите! Там же бочка с бензином!!!
Это было важное предупреждение.
Через несколько минут столб огня с чёрной окантовкой буквально опрокинул остатки крыши и взметнулся в вечно серое, низкое московское небо: это было топливо, оставшееся в двухсотлитровой бочке.
Стоящий на балконе Виктор отпрянул. Ведь сам же, когда писал свой путеводитель по Советскому Союзу для иностранных автомобилистов, утверждал, что в СССР полно бензоколонок, но через пару абзацев на голубом глазу советовал в дорогу запасаться бензином и моторным маслом. И сам следовал своему совету, наверное, памятуя советский антиутопический анекдот про вывеску эпохи наступившего коммунизма: «Сегодня потребности в бензине не будет».