МЕСТЬ СТАЛИНУ
Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным.
Международный женский день 1967 года стал для Кремля самым невыносимым из всех советских праздников с момента воцарения Леонида Брежнева. Надёжные источники донесли, что поздно вечером 6 марта в столице дружественной Индии («хинди-руси бхай-бхай») имел место пренеприятнейший эпизод. К посольству Соединённых Штатов Америки в Дели подъехало такси, из него вышла женщина с небольшим чемоданом-саквояжем, явно не местная, белая. Вышедший к ней американский морской пехотинец объяснил, что уже поздно и никого нет, но увидев красную корочку советского паспорта, как будто что-то понял и пригласил визитёршу в маленькую комнатку при вестибюле.
Это была ещё только прихожая политэмиграции, но уже территория США.
Подъехавшему американскому консулу Аллилуева сказала всего две фразы, поднявшие мировое информационное цунами на ближайшие годы. «Я, — произнесла женщина, стараясь держаться сухой и твёрдой, — дочь Сталина. Я хочу попросить убежище в Америке».
Вот как дочь диктатора описывает это сама в книге «Только один год»:
«Я отдала им свой паспорт, быстро объяснив кто я и как очутилась в Индии, и заявила, что не хочу больше возвращаться в СССР и прошу мне в этом помочь. Они заглянули по очереди в мой паспорт, где я значилась как гражданка Светлана Иосифовна Аллилуева, и консул Хьюи спросил: «Так Вы говорите, что Ваш отец Сталин, тот самый Сталин?» — «Да, — ответила я, — да», — не улавливая в его тоне ничего особенного».
Бегство Светланы для советского режима несло в себе деструктивный заряд тройной силы. Во-первых, бежит не кто-нибудь, а дочь самого Сталина, фактическая реабилитация которого постепенно началась после смещения Хрущёва и уже вошла в медленную, едва заметную, ползучую фазу — позже это назовут «полукультом личности». Во-вторых, она везёт с собой на Запад бомбу — рукопись другой, самой первой своей книги «Двадцать писем к другу», с весьма неприятным для режима содержанием. И, наконец, в-третьих, это неизбежная причина для болтанки в самом советском руководстве: разрешение на выезд подписал Алексей Косыгин, советский премьер. В таких ситуациях всемогущие, но предельно пугливые кремлёвские партократы думали: «Господи, ну зачем оно меня нашло, это сообщение?»
О том, как Аллилуева оказалась в Индии, подробно и, надо признать, довольно искренне описывает она сама в вышеупомянутой книге, потому напомним всего в нескольких фразах.
Ещё при Хрущёве она познакомилась в больнице с Браджеш Сингхом, индийцем, приехавшим в СССР лечиться на правах зарубежного коммуниста. Быстро закрутился роман, однако советская виза Сингха истекала, и он вернулся домой. Задействовав свои связи в ЦК, Светлана со своей стороны, а Сингх— со своей через индийскую компартию добиваются приглашения последнего СССР для работы в издательстве. Полтора года влюблённые (Браджеш был старше Светланы почти на двадцать лет) ждали разрешения, ещё полтора года они прожили вместе в Светланиной квартире в «Доме на набережной». Брак оформить им так и не позволили в страхе перед перспективой выезда дочери Сталина за границу на родину мужа. Вызвавший её в Кремль Суслов, ископаемый партийный консерватор, ходивший на работу вплоть до смерти в галошах, так и сказал ей: «Мы этого не разрешим». Здоровье Сингха тем временем резко ухудшалось: не помогали ни больницы Четвертого управления, ни интуристовские поликлиники. Осенью 1966-го Сингх умер дома, буквально на руках у Светланы.
Не помогла свадьба, так помогли похороны добиться разрешения на выезд Аллилуевой в Индию: покойный гражданский муж завещал кремировать себя и развеять прах над священным Гангом. Дав Косыгину честное слово, что не будет в Индии общаться «с кем не положено», Аллилуева получает загранпаспорт, берёт с собой фарфоровую урну с прахом, которую всё это время хранила дома, и в декабре летит в Дели. Ох, знал бы Косыгин, что вперёд Светланы в Дели буревестником шторма полетела та самая рукопись «Двадцати писем», которую вынес из «Дома на набережной» в январе 1966 года и вывез как дипломат, свободный от таможенного контроля, друг семьи, индийский посол Кауль. Ох, знал бы автор брежневских реформ, как его водит за нос хитрая дочь коварного Сталина…
Сама беглянка объясняет свой поступок следствием сложных, мучительных размышлений и переживаний: ведь выходило, что предаёт она не только отца, но и детей — Иосифа и Катю, рождённых от разных мужей и оставшихся в Москве. Она уверяет, что по возвращении в Дели из родной деревни мужа прибыла в советское посольство и испытала невыносимое отвращение к духу совка, разъевшихся советских дипработников, только и мечтающих закупиться шмотками и напиться на Восьмое марта.