– Я продолжаю свой суд, Людовик Орлеанский.
При этом имени, герцог поднял голову: с момента появления Мариеты, он впал в какое-то странное оцепенение.
– Она тут была, – говорил он про себя.
– Людовик Орлеанский, – продолжал Гонен, – до сего времени вы вели жизнь вполне беспорядочную и расточительную. Для удовлетворения своих страстей вы притесняли бедняков и оскорбляли их своей роскошью. Вы подвергнетесь вполне заслуженному наказанию. Я беру себе все сокровища, находящиеся в этом замке. Все они награблены вашими приближенными, вашими сенешалами, начиная вот с того толстого, который здесь сидит, – молчать, сенешал! – вашими фурьерами и конюхами, – молчи, Рибле. Эти богатства будут возвращены народу, от которого они взяты. Я беру на себя распределение их. Теперь, если вы имеете что-нибудь возразить мне, можете говорить.
– Я имею сказать тебе, – отвечал принц, – что ты презренный негодяй. Я прикажу вскипятить тебя на Гревской площади, как только я буду в состоянии это сделать.
– Славно сказано, ваша светлость.
– Тебя сожгут, как обманщика и фальшивомонетчика, хотя ты и выдаешь себя за черта.
– Да разве же я не черт?
– Да, ты, может быть, колдун, но вовсе не сатана. Если ты черт, поклянись в этом Богом. Погоди, вот что еще лучше докажет твои плутни. Видишь вот святые мощи блаженного св. Дионисия. Нет такой магии, такого колдовства, которое устояло бы перед этой святыней, и если бы ты взаправду был не мошенник, не бродяга, а действительно нечистая сила, ты бы давно сгинул и провалился сквозь землю.
Гонен с видом сожаления пожал плечами.
– Бедный, легковерный человек! Но вы, по крайней мере, признаете, что я колдун первой руки?
И в одно мгновение сбросив с себя все сатанинское убранство – рога и маску козла, он появился в наряде тяжеловооруженного рыцаря, закованного в железо, с каской на голове, с наколенниками и наручниками: затем, как вежливый паладин, преклонил колено перед герцогиней, личность которой он угадал, и произнес:
– Сударыня, не бойтесь. Вы будете смотреть эту мистерию до конца, который, впрочем, уже недалек.
Затем, встав и обратившись к герцогу Орлеанскому, он сказал:
– Да, ваше высочество правы: я не сатана, ни даже не клеврет его. Я только играю роль, вот и все. Но согласитесь, что чертовщина, которую я разыграл перед вами, настолько нравоучительна, что о ней стоит помнить. Что же вы не аплодируете мне?
– Ты, действительно, плут ловкий, только заходишь уж слишком далеко… но – верни сюда ту, которая уехала, и тогда бери отсюда все, что хочешь.
– Потише! – сказал Гонен, бросив искоса взгляд на дверь кабинета, между тем как герцог Орлеанский тоже украдкой посмотрел на герцогиню, на которую до тех пор не обращал внимания, и прибавил:
– Я буду аплодировать только при такой развязке.
– Этого нельзя, ваше высочество. Красавица теперь уже далеко, а я еще не расположен дать вам свободу.
– Злодей!
– О, вот оригинальный способ вести переговоры! Разве я здесь не властен? Разве я не могу сейчас же всех вас перевешать, что было бы для меня всего вернее!.. Потому что… ну, рассудите сами. Доказано… а, вот и люди мои с добычей. Это все, что вы разыскали?
– Все, хозяин.
– Ищите еще… Боже правый! Какие прекрасные кубки! Ставьте их сюда, на банкетный стол. Несите сюда вина самого лучшего. Тащите из погребов как можно больше. Эти господа выпьют с нами. Не правда ли, ваша светлость?
– Как же это возможно, если мы связаны? – насмешливо сказал Орлеанский.
– Это ничего не значит. Браслетки на руках ничуть не мешают движению пальцев. Взять кубок очень легко. Мы вас научим. Но позвольте, я доскажу. Доказано, сказал я, что я разбойник, грабитель, колдун, все, что хотите. Я – только я, а не кто иной. Ваши эпитеты рассекают воздух и только. Доказано также – и это уже положительно, что я теперь хозяин замка и что, в случае нужды, у меня даже найдется народ, чтобы выдержать осаду.
– Боже истинный! – завопил сенешал, завозившись на своей скамейке, так что она затрещала, – неужели вас триста человек.
– Триста, да еще с хвостиком! – отрезал Гонен совершенно равнодушно. – Эй, жонглер, что они, заняли ли караулы?
– По всем башням стоят.
– Отлично. А виселицу поставили на всякий случай для непокорных?
– Потрудитесь, господин, взглянуть в окно.
Действительно, в саду возвышалась виселица и веревка от нее болталась по воле ветра.
Это зрелище спасительно подействовало на водворение порядка между побежденными.
– Я полагаю, – продолжал король шутов, – что вернейший способ для нас безопасно уйти со всей нашей добычей – это перебить вас всех…
Общий крик прервал оратора, которого это нимало не смутило.
– Я так думаю – но я могу и ошибаться. Если вы можете посоветовать нам что-нибудь лучшее, на пользу вашу и нашу, – говорите.
– Слушай, – сказал принц, – если уж обстоятельства так сложились, что принц крови должен покориться такому человеку, как ты, то я даю тебе слово герцога, что никоим образом не стану вас преследовать и позволю вам уйти со всеми плодами вашей экспедиции.
– Найдите что-нибудь получше, да поторопитесь!
– Именем святого Людовика! Я и то слишком добр, что делаю тебе такое предложение.
– А я не менее добр, что спрашиваю вашего совета. А-а! Вот и вино! Слушайте: мне пришла мысль, которая разрешает все затруднения. Вы умрете тихой и приятной смертью.
Поднялся шум, вопль. Гумберт, ударив железными наручниками о банкетный стол, чтобы разбить их, был в ту же минуту схвачен, вытащен из залы, и скоро из окна увидели на длинной перекладине виселицы болтающийся труп.
Это трагическое происшествие сразу остановило все жалобы и вопли.
– Я лишу вас жизни только на несколько часов, – продолжал Гонен, – после чего вы воскреснете свежими и веселыми. Даю вам слово. Вы, надеюсь, согласны?
– Так вешайте же нас сейчас, как этого бедного Гумберта, – сказал принц, если вы можете и смеете это сделать, но перестаньте издеваться над нами.
– А, вы признаете, что я могу, если осмелюсь? Ну, так я могу еще большее.
Тогда, протянув руки к повешенному, он громко крикнул:
– Умерший, спускайся и иди сюда. При этом восклицании, веревка перервалась, труп упал, поднялся, вошел в залу и сел на прежнее место. Но он был зеленый, как человек, пришедший с того света, и уже не имел охоты бунтовать.
– Все это удивляет вас, принц? Я вижу, что мне следует дать вам объяснение моей аллегории. Вот вино. Вы будете пить его до тех пор, пока не свалитесь все замертво пьяные на землю и не проснетесь через сутки. Тем временем мы будем далеко. Поняли вы? Средство очень веселое и совершенно новое – двойное условие, которому я, как артист придаю большое значение, ибо я столько же гонюсь за славой, сколько и за выгодами.
Герцог улыбнулся.
– Делать нечего, волей-неволей нужно покориться. Я буду утешать себя тем, что меня обошел такой ловкий плут. Будем же пить, если это нужно: будем пить до опьянения, до сна. Твое средство не ново: не в первый раз уже вино заставит меня забыть житейские невзгоды.
– Ах! Вот это славно сказано! Отвяжите герцога и рассадите пленников за банкетным столом поудобнее. Становитесь за стулом каждого из них с кружкой в руках, как виночерпии, и постоянно подливайте им нектар, а вы, господа стрелки, не подумайте обманывать нас и сваливаться под стол, прежде чем будете совсем пьяны: мы в этих делах толк знаем… а затем, для большей безопасности двери будут заперты. Тебе, жонглер, я поручаю сенешала: наблюдай за его толстым брюхом, пока оно не свернется. А теперь, ваше высочество, мы с вами… Вот маленький столик античной формы, очень удобный для принесения в жертву вашего разума, которого, устами своего служителя, требует бог Фатум. Выпейте эту чашу с широкими краями, столь же большую, как чаша Кнея Домиция, деда Неронова, который убил отпущенника только за то, что тот выпил чашу в два приема. Герцог, выпив чашу одним духом, заметил: