Король послушно начал проявлять знаки повышенного внимания к девице де Пон, и та была готова принять их, но тут переполошились добродетельные родственники фрейлины. Боясь впасть в немилость у Анны Австрийской, они срочно отозвали ее в Париж под тем предлогом, что тяжело болен ее дядя, маршал д’Альбре. Надо сказать, что девица попала из огня да в полымя: пятидесятилетний дядя, первостатейный распутник, был здоровехонек и немедленно по уши влюбился в свою очаровательную племянницу. В скобках скажем, что именно в доме дяди Бонн сдружилась с будущими фаворитками короля, Мадам де Монтеспан и Мадам де Ментенон, существенно поспособствовав устройству последней на службу гувернанткой к побочным детям монарха.
Король счел, что отъезд Бонн де Пон в Париж был делом рук матери, и напрямую высказал Анне Австрийской претензию, чтобы «она поумерила свое благочестивое рвение». Он переключился на мадемуазель де Шемеро, отчаянную кокетку, но, видимо, красавица переусердствовала в стремлении заполучить венценосного любовника, и Луи предпочел ей застенчивую, мечтательную, мягкосердечную, еще не испорченную развращенными нравами двора провинциалку, семнадцатилетнюю Луизу де Лавальер.
Широко известно, чем неожиданно обернулась затея Олимпии де Суассон, – после пятидесятилетнего перерыва во Франции была возрождена должность официальной любовницы короля. Надо сказать, что при самом горячем желании подражать французским правителям на такой безнравственный шаг не решилась ни одна монархия Европы. С начала августа 1662-го уже Генриэтте пришлось выступить в роли ширмы для нового увлечения короля. Опять-таки, то ли с горя, то ли в отместку неверному возлюбленному, она снизошла до того, что стала благосклонно принимать ухаживания графа де Гиша, который будто был создан для роли романтического любовника: красивый, изысканно любезный, непревзойденный сочинитель нежных, проникнутых безудержной страстью писем, великий мастер на изображение всех видов амурных переживаний. Этот воздыхатель еще более усилил ревность месье (который, надо сказать, теперь был весьма огорчен тем, что братец-король предпочел его жене безликую особу из штата фрейлин герцогини), и семейной жизни высокородной супружеской пары больше уже не было суждено вернуться в нормальное русло.
Мы еще неоднократно будем возвращаться к судьбе Генриэтты Английской, ибо эта женщина сумела оставить по себе след в истории Франции. Как далеко зашло увлечение Людовика ХIV своей невесткой? Никто из историков не может дать на этот вопрос сколько-нибудь определенный ответ, но я сочла нужным привести здесь небольшой, однако весьма интересный эпизод.
1 ноября 1661 года королева Мария-Терезия родила сына, каковое событие сопровождалось всенародным ликованием и окончательно упрочило ее положение в королевской семье: будущее династии обеспечено! Беременная герцогиня Генриэтта Орлеанская также надеялась, что, родив сына, она восстановит мир и спокойствие в своей семье. Когда же 27 марта 1662 года она разрешилась от бремени дочерью, то была настолько расстроена, что потребовала выбросить младенца в реку. Естественно, это безумное пожелание сочли бредом измученной родами женщины, и Мария-Луиза стала старшей из двух дочерей супружеской четы герцогов Орлеанских, которым было суждено достигнуть совершеннолетнего возраста (всего Генриэтта до своей ранней смерти перенесла восемь беременностей). Им повезло, ибо их мачеха, Елизавета-Шарлотта, принцесса Пфальцская, относилась к ним точно с той же любовью, как к своим собственным детям.
В 1679 году пленительная и неглупая принцесса Мария-Луиза вошла в брачный возраст, и Людовик ХIV занялся устройством судьбы своей племянницы. Естественно, для этого короля на первом плане стояли интересы государства, а вовсе не семнадцатилетней девушки, выступавшей всего-навсего в роли товара для удачной политической сделки. Он решил выдать ее за короля Испании Карла II. Принцесса, увидев портрет жениха, пришла в ужас: даже льстивой кисти угодливого придворного художника не удалось скрыть явные черты дегенеративности, порожденные восемью поколениями кровосмесительных браков Габсбургов, о которых речь уже шла выше. К тому же она была влюблена в дофина, своего кузена, и никак не хотела менять веселый и утонченный французский двор на испанский с его тяжеловесным этикетом и весьма специфическими развлечениями в виде кровавой корриды и казней еретиков. Она бросилась к венценосному дяде и в присутствии целой толпы придворных выразила свое возмущение. В ответ на это король возразил: