Я уловила звук, неожиданный и неприятный. Смех. Много голосов звенели в веселье.
Вечернее празднование уже началось?
Я спрыгнула с крыши на другую крышу, тихо опустилась на черепицу и побежала к дымоходу, спряталась за ним. Оттуда я нервно посмотрела на высокие здания вокруг меня. В любой миг кто-то мог взглянуть и заметить меня. Мне нужно было спуститься на землю и укутаться в тень.
Снова загремел смех, уже громче. Неприятный, насмешливый.
А потом знакомый голос проревел:
— Биргабогабогабогабог!
Сердце билось в горле, чуть не душило меня.
— Нет, — прошептала я.
Хоть я знала, что не должна была, что стоило сосредоточиться на миссии, а не отвлекаться, я соскользнула с крыши, ветер поддерживал меня. Я осторожно выглянула за край на небольшое открытое пространство внизу, заметила деревья с широкими листьями в горшках, изящные скамейки, покрытые позолотой, и тропу из мерцающей мозаики, напоминающей ручей, так убедительно, что он словно двигался.
В этом крохотном дворе собрались дюжина гостей — мужчины и женщины, не люди. Все были необычно высокими, изящными, с длинными волосами разных оттенков золотого и рыжего. Изумрудные наряды с серебром были на их длинных телах, и обручи украшали их гладкие лбы. Некоторые отдыхали на скамьях, другие стояли группами, общаясь в тени деревьев в горшках.
Все смотрели на крохотную сцену в центре двора, где маленькая фигура танцевала энергично джигу.
Биргабог! Я бы узнала эти огромные уши и кривой нос всюду. Боги, что на нем было? Золотое одеяние в стиле, который был слишком хорош для его нескладной фигуры. Выглядело неестественно, наряд был насмешкой над гоблином.
«Было время, когда их держали как питомцев фейри. Наряжали, как кукол, заставляли развлекать лордов и леди».
Я вспомнила слова Эроласа, пока смотрела, как мой друг кружился и кривился, смело говоря своим хриплым голоском, пока красивые фейри смеялись.
Вдруг Биргабог вытащил из одеяния что-то и надел на голову. Обруч с изогнутыми рогами из свернутой бумаги, выкрашенной в черный и золотой. От этого вида его зрители захохотали. Люк открылся, и вышел второй гоблин, вылетел из бреши, словно на пружине, и легко приземлился в облаке черных юбок. Его уродливое лицо было выкрашено в белый, и на обвисшем горле висели дешевые красные кристаллы на черной ленте.
Он оскалился толпе, и Биргабог в бумажных рогах испугался его, упал на колени и заламывал руки. Раскрашенный гоблин зарычал и пошел к нему, замер, чтобы послать поцелуи толпе, хлопая ресницами. Он что-то вытащил из рукава — игрушечный нож в форме огня, раскрашенный оранжевым.
Биргабог вскочил на ноги и побежал по сцене, крича:
— Биргабогабогабога! — пока раскрашенный гоблин гнался за ним, размахивая оранжевым ножом. В третий раз Биргабог вдруг присел у другого люка, сунул внутрь тощую руку, потянул с силой… и появился третий гоблин с повязкой на глазах и в розовом платье.
Мое сердце дрогнуло.
Даже на расстоянии, даже на теле злого уродливого гоблина я могла узнать платье. Это была копия в миниатюре моего красивого платья из цветов орнталаса. В этом платье я была в ночь Глорандаля, когда танцевала со своим невидимым мужем под музыку фейри.
Я смотрела в ужасе, как Биргабог и гоблин в розовом изображают тот танец, держась за руки, выстукивая ритм, кружась на сцене. Все это время раскрашенный гоблин смотрел, щурясь, скрестив руки, топая большой ступней. В конце танца Биргабог вдруг склонился, сложив губы для поцелуя.
Гоблин в розовом стукнул его. Он развернулся в пируэте и приземлился кучей золотой ткани, а гоблин в розовом отвернулся, закрывая лицо ладонями, драматично всхлипывая.
Смех зрителей звенел в ушах, но он будто звучал издалека, из другой реальности. В этой реальности я была одна с жуткой пародией, которую играли у меня на глазах.
Толстую свечу принесли на сцену и вручили гоблину в розовом. Я смотрела с ужасом, как изображали соблазнение, гоблин в розовом манил поцелуями и отходил, а Биргабог взмахивал руками, пытаясь поймать невесту, но ловил воздух.
Наконец, Биргабог устал и сел посреди сцены, его бумажные рога съехали. Он громко захрапел. Гоблин в розовом прижал к губам палец с треснувшим ногтем, утихомиривая смеющуюся толпу, чье веселье только удвоилось. Он зажег свечу, пошел к мужу, поднял свечу… и сорвал повязку со своего лица.