Повинуясь внезапному порыву, я ухватился за ветку и, подтянувшись, забрался на дерево. Я поднимался между тяжелых от созревших яблок ветвей, пока не добрался почти до самого верха. По одну сторону от меня различалась уходящая в королевский лес стена заостренных кольев; по другую вставала за освещенным луной простором плодового сада бледная стена замка. В памяти моей прозвучал голос Короля: «Вниз, Томас! Какого дьявола ты там делаешь?» — и я задумался, что можно было б ему ответить, как вдруг услышал невдалеке некие звуки, и быстро укрылся во мгле листвы.
Появились двое, я узнал их мгновенно, — Королева с Брангейной. Я разрывался между желанием обнаружить себя, потому что не шпионить же мне за Королевой, и потребностью затаиться, ибо как объяснил бы я ей мое присутствие здесь, в саду, ночью, на дереве, под которым когда-то происходили свидания? Пока я мешкал, женщины приблизились к дереву. Брангейна, увидел я, несла некий сверток. Королева застыла, взирая на ствол, словно моля его заговорить, Брангейна же развернула сверток, состоявший, как оказалось, из стеганного одеяла и покрывала. В испещренной лунным светом тени от яблони, Королева прилегла и закрыла глаза. Брангейна стояла с ней рядом на страже — точно арбалетчик на замковой стене. Обе молчали.
С высоты, укрытый ветвями яблони, я вглядывался в спящую Королеву, которая лежала, чуть отвернув голову в сторону. Ее лицо, надменное и печальное при свете дня, выглядело сейчас покойным и мирным — почти что лицом спящего ребенка. И меня вновь поразила тайна ее красоты, казалось, истекающей ко мне от подножия яблони. Мне вдруг пришло в голову, что и я тоже охраняю ее, спящую странным сном под древом свиданий. Только тут все и вернулось ко мне — та ночь, когда я увидел их в плодовом саду: благоговение, покой, миг, в который темное небо могло расколоться и излить ослепительный свет.
Пришла ли она, чтобы заснуть под открытым небом, потому, что в королевской опочивальне заснуть ей не удается? Бежала ли от Короля, чье внимание отвратительно ей? Возможно, она получила весть от Тристана, и тот в любую минуту может перескочить через стену, чтобы принять ее в объятия. Или она, в горести своей, искала место, где была некогда счастлива?
Я не решался пошевелиться, боясь разбудить ее или насторожить Брангейну. По счастью, я прошел хорошую выучку: еще молодым рыцарем я приучил тело подчиняться моей воле и однажды заставил себя простоять, не двигаясь, от рассвета и до заката в саду моего дяди. Время шло или же прекратилось совсем. Меня охватило чувство, будто я сижу на дереве, охраняя Королеву, не одну эту ночь, но уже многие — каждую ночь с той, в которую я увидел ее и Тристана шедшими по лунному саду. И испытал испуг, почти разочарование, когда Брангейна нагнулась и потрясла Королеву за плечо, пробуждая.
Та открыла глаза, — мне видно было, как они открываются, и словно вглядываются в меня, укрытого среди ветвей, — потом порывисто села, протянула руку, и Брангейна помогла ей подняться.
— Поспешим, — сказала Брангейна, уже собиравшая одеяло и покрывало.
— Он придет, — произнесла Королева негромко и грустно.
Они пошли к замку, а я смотрел, как они уходят плодовым садом и скрываются из глаз. Долгое еще время, я, точно завороженный, оставался на дереве. Потом спустился и вернулся в замок, на дворе которого уже начинали перекликаться петухи.
Королева выходит каждую ночь и ждет Тристана под яблоней. Король не может не знать об этих походах.
Нынче утром, во время службы в капелле, Королеве, поднимавшейся с колен, вдруг стало дурно и она покачнулась, на миг припав к Королю. Король, сам только что вставший, был взят внезапной тяжестью Королевы врасплох, он тоже качнулся и, верно, упал бы, не успей я удержать его обеими руками. И Король, и Королева тут же пришли в себя. Весь эпизод занял мгновение, однако глазами разума я вижу нас троих, словно запечатленными на барельефе: Королева припала к Королю, Король припал к старому товарищу, который — напрягши шею и оскалив зубы — немного клонится в сторону, левая рука его вцепилась в плечо Короля, правая в спину.
Этой ночью я проснулся оттого, что увидел тревожный сон о Тристане, — он лежал, раненный, истекающий кровью, под деревом, — и мне показалось, будто из покоя Тристана доносятся какие-то звуки. Я сел, вслушался. Сомнений не было: кто-то ходил по спальне Тристана. Я поднялся, накинул мантию, нацепил пояс с мечом и, выйдя из комнаты, направился к двери Тристана, приоткрытой на ширину ладони.