Повсюду валялись бумаги и папки. Я почуял запах плавленого свинца линотипа. Ящики с документами в старых шкафах у стен были выдвинуты. Верхний ящик моего письменного стола и вовсе полностью выдернут, а его содержимое — исписанные листы и батончики «Сникерс», оставшиеся с прошлогоднего Хеллоуина, — раскидано по полу. Там же лежала и моя пишущая машинка «Ундервуд» 1926 года, с потертой от тысяч и тысяч прикосновений клавишей пробела.
Уже не знаю, сколько раз я давал себе обещание устроить капитальный ремонт в своем доме, гордо именовавшемся в газете зданием редакции «Вестника». Дом строили в течение многих лет в буквальном смысле слова из чего попало, а стоял он, между прочим, на старом фундаменте из валунов — на том самом месте, где когда-то находилась хижина старателей, в которой учредили газету в 1898 году.
Мне нравится уксусный запах химикатов в фотолаборатории и шум вентилятора электрического обогревателя. Я обожаю старый линотип, я без ума от его щелкающих зубчатых колес, маховиков, маслянисто поблескивающих валиков, делающих его похожим на паровоз. Люблю брать над ним верх: у линотипа есть дурацкая привычка плеваться свинцом мне на руки, если я допускаю какую-то оплошность при работе с ним.
А еще я с гордостью могу заявить, что являюсь обладателем одного из двух имеющихся в Булл-Ривер Фолз работающих телефонов с дисковым номеронабирателем.
Городской совет давно уже на меня давил, не мытьем, так катаньем принуждая сделать ремонт. Недавно я даже получил письмо на гербовой бумаге, в котором до моего сведения доводилось, что «Вестник» является единственным предприятием на Мейн-стрит, которое все еще не выполнило распоряжение об архитектурном облагораживании экстерьера. Городской совет в приказном порядке потребовал от меня убрать с веранды ртутную газоразрядную лампу на сто семьдесят пять ватт на том основании, что она якобы слишком яркая и мешает ночью соседям. Эти умники даже термин специальный для этого придумали: «световое загрязнение» — вы только представьте!
Я взял красно-зеленую рождественскую елочную лампочку-фонарик — единственную, что отыскалась у меня в доме, и повесил ее на удлинителе под крышей у входа. Затем сделал фото и напечатал в газете, сопроводив подписью: «Под давлением со стороны мэра газета вынуждена подчиниться идиотскому распоряжению о мощности осветительных приборов».
У моего дома остановился «форд краун-виктория» с включенными мигалками, принадлежавший начальнику полиции Тому Черри. Том крадучись поднялся на крыльцо с пистолетом наготове. Переступив порог, он увидел меня и тут же опустил оружие.
— Можешь его убрать, — сказал я. — Просто кто-то вломился ко мне в дом и хорошенько тут похозяйничал.
Том со всей осторожностью огляделся по сторонам и сунул кольт обратно в кобуру.
— Поступил вызов. Соседи сказали, что слышали тут подозрительный шум, — объяснил Том. — Ну я тут же и примчался. Старался приехать максимально быстро.
— Это не имеет значения, — покачал я головой, глядя на мусорное ведро: судя по всему, непрошеный гость хорошенько ударил по нему ногой.
Я поднял треснувшую бутылку с проявителем. На потолке темнело коричневое пятно. Да уж, человек явно был в ярости.
Том еще раз поглядел по сторонам и достал блокнот:
— Деньги на месте?
Я взял со стойки деревянную коробку из-под сигар и вытащил из нее несколько мятых купюр.
— На месте.
Том провел пальцем по следу от фомки, оставленному на дверной коробке, и сделал пометку в блокноте.
— Странное дело, Том. Я уже не помню, сколько лет не запирал дом. А на окнах даже нет задвижек. Зачем было понапрасну тратить столько сил?
— В городе многое изменилось, — с мрачным видом произнес Том и с опаской посмотрел на линотип, будто бы не зная, чего ждать от этой загадочной железной махины. — Что это такое? — поинтересовался он.
— Ну, это типа компьютера, — ответил я.
— Пора тебе уже сдаться и довериться новой технике.
— Сдаваться не в моих правилах.
Сквозь распахнутую дверь в дом ворвался горячий ветер, раздувший мешковатые штаны шерифа. Том невысокого роста, и его лицо теряется под огромной шляпой. В нашем полицейском управлении, личный состав которого насчитывает трех человек, дресс-кода не существует. Том Черри обожает форму и потому, бывает, наряжается так, словно совершил налет на костюмерную какого-то театра: модные синие брюки, эполеты, серебряные петлицы на воротнике. Иногда шериф надевает высокие, до колена, кожаные ботинки, словно работает в дорожной мотоциклетной патрульной службе. Впрочем, как правило, Том Черри предпочитает простую одежду цвета хаки: песочные рубашки и классическую полицейскую шляпу. А его пояс! Чего там только нет: и наручники, и два баллончика с перцовкой, и два фонарика в чехлах, ну и, само собой, кобура с тяжелым пистолетом, от которой ремень провисает сбоку чуть ли не до колена.