Выбрать главу

Повисла пауза, будто Абалону дали врем для удивленного вздоха. Когда у него не помутился разум от изумления, Икан подался вперед и заговорил медленно… словно обращался с умственно отсталым.

— Если у них появится ребенок, то на трон сядет наследник, на четверть человек.

— Никто сейчас не чистокровен полностью, — пробормотал Абалон.

— И очень жаль. Но ты, разумеется, согласишься, что существует огромная разница между отдаленными связями с людьми… и Королем, имеющим отношения к мерзкой расе. Но даже если это не оскорбляет тебя… уверен, что это не так… Древнее Право прописывает императив: Король должен быть чистокровным вампиром… и Роф, сын Рофа не может дать нам такого наследника.

— Предполагая, что это правда…

— Это так.

— Чего вы хотите от меня?

— Я просто посвящаю тебя в курс дела. Я — не более чем обеспокоенный гражданин.

Тогда зачем он пришел в сопровождении свирепого воина?

— Что ж, я ценю, что ты счел нужным проинформировать меня…

— Совет собирается принять меры.

— Какого рода?

— Будет проведено голосование. Скоро.

— Отречение всех возможных наследников?

— Свержение Короля. В его власти изменить законы в любое угодное ему время, на корню истребляя все меры предосторожности, тем самым продолжая ослаблять расу. Его необходимо свергнуть законным образом, и как можно скорее.

Аристократ перевел взгляд на изображение дочери Абалона.

— Я верю, что на собрании Совета, созванном по особенному поводу, твой род будет представлен твоей печатью и цветами.

Абалон мельком посмотрел на воина, прислонившегося к стене. Мужчина, казалось, почти не дышал, но уж точно он не почивал.

Как скоро разруха охватит сей славный дом, если он не даст обет голосовать? И в каком виде она обрушится на его семью?

Он представил свою дочь, скорбящую по единственному родителю, покинутую навеки. Себя — в муках, свою жестокую смерть.

Дражайшая Дева в Забвении, суженный взгляд воина был направлен прямо на него, будто Абалон был его целью.

— Да здравствует истинный Король, — сказал Икан. — Скорее так.

На этой ноте чистоплотный «обеспокоенный гражданин» покинул комнату вместе с адвокатом.

Сердце Абалона гулко забилось, когда его оставили наедине с воином… и спустя мгновение пронзительного молчания, мужчина покинул свое место, подойдя к серебряной чаше с яблоками.

— Я могу их взять, не так ли? — сказал голос с сильным акцентом.

Абалон открыл рот, но смог издать лишь писк.

— То есть «да»? — раздался ответ.

— Разумеется. Да.

Боец потянулся к нагрудной кобуре и достал кинжал, серебряное лезвие длиной с мужское предплечье. Он резко подбросил кинжал в воздухе, лезвие поймало вспышку… и с той же уверенностью воин поймал рукоятку и всадил оружие в яблоко.

Не отпуская взгляд Абалона.

Отступая от чаши, он перевел взгляд на портрет.

— Она очень красива. Пока.

Абалон закрыл своим телом картину, готовый пожертвовать собой, если потребуется: он не хотел, чтобы этот воин даже смотрел на рисунок, не то, чтобы комментировал его… или сделал что-то хуже.

— До скорой встречи, — сказал воин.

Он ушел, держа в левой руке яблоко, пронзенное в середине.

Когда Абалон услышал отдаленный стук двери, он буквально рухнул на шелковый диван, конечности обмякли, сердце гулко билось. И хотя его руки тряслись, он умудрился достать сигарету из хрустальной коробки и прикурить ее от тяжелой хрустальной зажигалки

Делая глубокий вдох, он уставился на портрет своей дочери, впервые в жизни испытывая пронизывающий страх.

— Славная Дева-Летописеца…

Признаки волнений наблюдались в течение года: толки о том, что Король впал в немилость в определенных кругах аристократии; слухи о покушении; инсинуации о том, что образовавшаяся группа заговорщиков готовилась сделать свой ход. А потом состоялась встреча Совета, на которую Роф прибыл с Братством и обратился к собравшимся с неприкрытой угрозой.

Это было первой встречей с Королем за… Абалон не мог вспомнить, за сколько времени. В действительности, он не помнил, когда кто-нибудь добивался аудиенции с правителем. Конечно, издавались прокламации… декреты, прогрессивные и, по мнению Абалона, припозднившиеся.

Другие же не согласятся.

И, очевидно, были готовы заставить всех несогласных.