Отлично, подумал я, сервис на уровне. Ну-ну!
— Уважаемый! — громко и отчетливо произнес я, обращаясь к швейцару.
Он снова обернулся, и в его глазах можно было увидеть то, что он подумал. А подумал он приблизительно следующее:
«Ну чо тебе, в натуре, надо? Ты в кабак пришел? Ну и иди себе, а меня не отрывай!»
Но это было сказано только в его голове. А в реальности он неохотно слез с табурета, поправил засаленную гаврилку и, посмотрев на меня, просипел:
— Я вас слушаю.
Оценив его фигуру, я увидел, что он был хоть и огромен и зверообразен, но тяжел и рыхловат. Ладно, думаю, посмотрим, что дальше будет.
— Это у вас так принято встречать посетителей? — спросил я тоном сотрудника налоговой полиции.
Вышибала подобрался и помотрел на меня теперь уже с подозрением. Но ничего не ответил и продолжал молчать.
— Вы что, уважаемый, язык проглотили? — насмешливо спросил я, зная, что на такой вопрос ответа нет.
Вышибала наконец собрался с мыслями и ответил:
— Ресторан на втором этаже. Проходите, пожалуйста.
Он подумал и добавил:
— Будьте любезны.
И при этом сделал жест, который должен был изображать любезность. На самом деле любезности в его движении было не больше, чем в жесте палача, показывающего зеваке, где стоит плаха.
— Благодарю вас, — ответил я и пошел в указанную сторону.
Но, пройдя пару шагов, я остановился и, снова повернувшись к нему, спросил совсем другим, свойским тоном:
— Слышь, братан, я вообще-то сыт. Я сюда не жрать пришел. Дело у меня есть. Может, пособишь, брат? Как тебя зовут?
Вышибала расслабился, сбросил маску вежливости и респекта и, снова усевшись на высокий табурет, ответил:
— Виктором меня кличут. А что за дело? Теперь он оказался в своей тарелке и вел себя абсолютно естественно. Я прислонился к декоративной колонне и сказал:
— А я — Василий. Для своих — Васек.
И протянул ему руку. Он привстал на табурете и протянул свою. Его рука оказалась, как я и ожидал, тяжелой, сильной, но вяловатой.
После рукопожатия мы посмотрели друг на друга, и Виктор повторил вопрос:
— Так что у тебя за дело?
— Видишь, Виктор, — начал я, — тут до меня дошли слухи, что можно через русскую братву документы американские справить. А мне это край как надо.
— Понятно, — ответил Виктор, — а у тебя вообще-то документы в порядке?
— В полном ажуре. Просто я хочу сменить имя, а заодно и натурализоваться в Америке. Стать нормальным американцем.
— Понятно, — повторил Виктор и полез за сигаретами.
Я машинально повторил его жест, но тут же обругал себя и принял прежнюю позу.
Когда Виктор достал из кармана голубую пачку легкой «Явы», я удивился и спросил его:
— А что, американские ты из принципа не куришь?
— Да нет, — ответил он, — просто привык к «Яве», а от других кашель начинается. Так что курю эти. Их, слава богу, русские барыги возят достаточно.
Виктор закурил, а я, с завистью поглядев на него, отвел взгляд и продолжил расспросы.
— А сколько это стоит и сколько ждать? Виктор выпустил облако дыма и, прищурившись, ответил:
— Десятку сразу, это на лоера[1] идет, и десятку — против бумаг. Это — братве. А времени… Ну, недели две. Не больше.
— Хорошо, — согласился я, — я примерно так и слышал. А где гарантия, что эти документы будут настоящими?
— Ноу эни праблэм,[2] — ответил Виктор, — зайдешь в любой банк и засветишь там бумаги. Сам увидишь, что все в порядке. Тебе же никто не собирается продавать левую ксиву в подворотне, сам понимаешь.
— Понимаю, — опять согласился я, — если так, то годится. А с кем говорить об этом?
Виктор посмотрел на часы и, прикинув что-то в голове, сказал:
— Та-ак… Сегодня не получится. Давай, подваливай завтра в это же время, а я попробую договориться с Алексом, чтобы он тебя принял.
— Алекс? А кто это такой?
— Ну, Алекса тут все знают. Сам поймешь. А скажи, Васек, можно тебя так называть?
— Можно, я же сам сказал, для своих я — Васек.
— Пёрфект.[3] А ты давно здесь, Васек?
— Я-то, — засмеялся я, — да я тут, можно сказать, зеленый еще, как новый доллар. Всего лишь месяц, как приехал.
— И что, так ни с кем из братвы и не общался еще?
— Да как-то не срослось пока.
— Ну вот и пообщаешься. Алекс — человек уважаемый, — значительно понизив голос, сообщил Виктор, — здесь все вопросы так или иначе через него решаются.
Я понимающе кивнул.
— А ты откуда сам-то? — спросил Виктор.
— А я из Питера, — ответил я и тут же пожалел. Но, как говорится, слово — не воробей. Теперь нужно быть осторожным. Где-то я читал, что, прежде чем ответить, полезно дать паузу в несколько секунд. И сам обдумаешь, что сказать, и спрашивающий лучше усвоит. Надо бы не забывать об этом.
— А я из Гомеля, — сказал Виктор, — кантуюсь тут уже третий год. Хочется съездить домой, стариков навестить, да нельзя.
И он вздохнул.
— Что, ребята из казенного дома встретят?
— Да, блин, есть такое дело. Ладно, посмотрим, как масть ляжет. А ты сам-то как — чистый?
И Виктор пристально посмотрел на меня из-под могучих надбровий.
— Я-то? Чистый, как портянки ангела, — улыбнулся я, а сам подумал, что русского грязней меня сейчас во всем Нью-Йорке не найдется. А может, и во всей Америке.
Я прикинул, кто может вспоминать меня добрым словом и желать заключить в жаркие объятия, и мне стало немного неуютно. Это и Стилет с братвой, и арабские джигиты, у которых я из-под носа камушки увел, да и ребята из ФСБ не прочь обнять меня чистыми руками и прижать к горячему сердцу.
— Чистый, говоришь, — и Виктор криво усмехнулся.
— Чистый, чистый, сам увидишь.
— Ну ладно, подваливай к восьми. А там видно будет.
Виктор подвел черту в разговоре и бросился открывать дверь перед шикарной дамой в сверкающем платье и с меховым боа на шее. Даму сопровождал кавалер, чье жирное брюхо и морда классического советского жулика не оставляли сомнений в том, что бывший директор комиссионки или овощебазы и его жена приехали покушать, а заодно и себя показать.
А то, что покушать они оба любили и умели, было очевидно.
Когда прибывшая парочка стала подниматься по лестнице на второй этаж, мы с Виктором уставились на обтянутую парчой задницу шикарной дамы и замерли. Задница была очень внушительная, и ее сверкающие половинки, килограммов по пятнадцать каждая, игриво переваливались из стороны в сторону. Почувствовав наши взгляды, обладательница такого богатства, держась за локоть своего хозяина, оглянулась на площадке и подмигнула нам, показав зубы за двенадцать тысяч долларов.
Мы осклабились в ответ и, когда парочка скрылась за поворотом лестницы, уставились друг на друга, при этом похабно ухмыляясь.
Виктор слегка двинул меня в бок и, подмигнув, просипел:
— Ништяк корма!
— Да-а, — только и ответил я и, стерев дурацкую улыбку с лица, сказал:
— Ладно, пойду проветрюсь. Так, говоришь, Алекс в восемь будет?
— Ага, — ответил Виктор, снова усаживаясь перед игровым автоматом.
Я вышел на улицу и увидел, что на капоте моей «Хонды» свалены пакеты со жратвой, а их хозяйка стоит рядом и разговаривает по мобильнику. Поняв, что забыл поставить телегу на сигнализацию, я чертыхнулся и, пропустив желтую развалину с шашечками, перешел дорогу.
Увидев, что идет хозяин машины, пожилая дамочка в шортах, из-под которых торчали варикозные ноги, заулыбалась мне, закивала и затарахтела в трубку:
— Так я ж тебе что и говорю! Усё, тут оунер[4] машины идэ, усё!
И она, пихнув трубку в один из мешков, быстренько собрала их и, еще раз показав зубы, которые были явно раза в два дешевле, чем у мадам из ресторана, отвалила.
Усевшись за руль, я подумал несколько минут и направился в Бруклин. Там я знал одну кофейню на два столика, которую держал седой турок Али. Не знаю, чем он занимался еще, но там у него постоянно паслась какая-то турецкая братва и выглядели они точь-в-точь как наши чеченские или азербайджанские бандюки.
Тем не менее кофе там был шикарный. Лучше я не пробовал никогда и нигде. От маленькой, игрушечного размера, чашки вольтаж в организме резко поднимался, и я чувствовал, как по моим жилам мчится энергия и вообще способность делать много и хорошо. А сам Али был очень приветлив и любезен. Совсем как хозяин какой-нибудь чайханы.