Хал рассмеялся:
— У вас было лицо победительницы, и ваши волосы горели, как золотая корона. Вы были в белом платье из блестящего нежного шелка и ехали верхом на белоснежном коне, словно Жанна д’Арк или предводительница суфражисток. Вы скакали во главе огромного полчища, в моих ушах еще сейчас стоят звуки марша.
— Уж вы наболтаете! Интересно, в чем дело?
— Войдем, я расскажу, — ответил он.
Они прошли в убогую кухню и сели на некрашеные деревянные табуретки. Мэри сложила руки на коленях, как ребенок, которому обещали рассказать сказку.
— Ну, говорите скорее, — попросила она. — Что это за платье вы мне дарите? Надоело вам мое старое ситцевое, да?
Мэри улыбнулась, и он тоже не мог удержаться от улыбки.
— Это платье, Мэри, вы должны сами себе соткать из лучших нитей своей души — из смелости, преданности и самоотверженности.
— Опять поэзия? Серьезно, что у вас на уме?
Он оглянулся:
— Есть кто-нибудь дома?
— Никого.
Тем не менее, начав говорить, он инстинктивно понизил голос:
— Здесь находится профсоюзный организатор, представитель «большого союза», и он собирается поднять рабов на борьбу.
Веселое выражение исчезло с лица девушки.
— Ах, вот оно что! — уныло протянула она. Видение исчезло — и белый конь и белый шелковый наряд. — Ничего вам здесь не удастся сделать!
— Почему нет?
— Потому что люди здесь неподходящие. Разве вы не помните, что я вам сказала тогда у Рэфферти? Они трусы.
— Эх, Мэри, говорить-то хорошо, а так ли уж приятно лишиться крова?
— Уж кому-кому, а мне про это рассказывать не надо! — воскликнула она с внезапной горячностью. — Будто я все это не испытала!
— Ваша правда, Мэри. Но я хочу сделать людям лучше!
— А я разве не хочу? Да я готова у всех хозяев носы пооткусывать!
— Прекрасно! — засмеялся он. — Запишем это как один из пунктов нашей программы.
Но ее не так-то легко было развеселить. Она казалась такой несчастной и растерянной, что ему невольно захотелось снова взять ее за руку. Но он преодолел свое желание; ведь он пришел направить ее энергию по надежному руслу!
— Мы должны пробудить этих людей для сопротивления!
— Ничего не выйдет, Джо, во всяком случае не с теми, кто говорит по-английски. Еще греки и болгары туда-сюда, эти привыкли драться у себя на родине, так, может, они и здесь захотят. Но ирландцы — ни за что на свете! Те, у кого было мужество, давно бежали отсюда. А кто остался, тех сделали подхалимами. Я знаю всех и каждого наперечет. Все недовольны, все ругают хозяев, но как вспомнят про черный список, так валятся перед ними на колени и ползают на четвереньках!
— Этим людям нужно…
— Водка и развратные городские женщины — вот что им нужно; да еще засаленные карты, чтобы можно было резаться всю ночь напролет и друг друга обыгрывать. Им этого вполне достаточно, за лучшим они не гонятся.
— Но, Мэри, если это так, то тем более их надо учить, разве вы не понимаете? Не ради них, так хотя бы ради их детей! Дети не должны вырасти такими. Они ведь учатся по-английски…
Мэри презрительно фыркнула:
— А вы когда-нибудь бывали в нашей школе?
Он ответил, что не был; и она рассказала ему, что там сидят в одной комнате сто двадцать ребят, по трое на одной парте — в классе негде яблоку упасть. Она вдруг вспыхнула гневом — да, школа должна субсидироваться за счет налогов, но ведь никто не имеет здесь никакой собственности, кроме Угольной компании, потому все и находится у нее в руках! Попечительский совет школы — это опять же мистер Картрайт, управляющий шахтой, Джек Предович, который служит в лавке, и священник Спрэг. А старый Спрэг вылижет пол языком, если ему прикажет управляющий!
— Ну, конечно, — расхохотался Хал, — вы против него, потому что его дед был оранжистом[7].
3
С молоком матери Мэри Берк впитала пессимизм, и этот яд глубоко проник в ее кровь. Хал начинал понимать, что внушить ей надежду не менее трудно, чем поднять рабочих, которых она так презирает. Пусть она и смелый человек, в этом нет сомнения, но как убедить ее бесстрашно выступить за тех, кто сам не находит в себе смелости?
— Мэри, — сказал Хал, — ведь в душе вы не так уж ненавидите этих людей! Вы знаете про их страдания, и вы их жалеете. Вы последний грош отдаете их детям, когда надо…
— Эх, юноша! — вскричала она, и на глазах ее вдруг появились слезы. — Потому-то я их ненавижу, что так сильно люблю. Бывает, что я готова убить хозяев, но бывает так, что я бы и шахтеров убила. Что прикажете мне с собой делать?
7
Партия оранжистов — ирландская ультрапротестантская партия. Большинство ирландцев — католики.