— Я никогда и не надеялся дожить до этого, — говорил между тем все так же негромко Эдстром. — Правда, я надеялся, что мои сыновья увидят новую жизнь. Теперь я уже не надеюсь. Но у меня никогда не было сомнения, что те, кто трудится, дойдут до обетованной земли. Они перестанут быть рабами, и тунеядцы не смогут уже больше расточать плоды их труда. Поверьте мне, как человеку опытному: если рабочий или работница теряет эту веру, жизнь тогда лишается всякого смысла.
Хал решил, наконец, что с этим стариком можно поделиться планами относительно рабочего контролера.
— Мы только просим у вас совета, — сказал он в заключение, вспомнив слова Мэри. — Ведь у вас больная жена…
Ответ старика прозвучал печально:
— Она уже не жилец на этом свете, а скоро и моя очередь. — И Эдстром закончил: — Так пусть остатки сил, какие у меня еще есть, пойдут на общее дело.
5
Люди, чье благополучие целиком зависело от шахты, понимали всю практическую необходимость строгой конспирации; для Хала же и в самые ответственные минуты это было главным образом романтикой. Ему случалось читать книги о революционерах, преследуемых полицией. Что в России так бывает, он знал, но если бы кто-нибудь сказал ему, что это возможно на его родине, в свободной Америке, почти рядом с его домом и с университетским городком, где он учился, он ни в коем случае не поверил бы.
Назавтра после посещения Эдстрома Хала остановил на улице его начальник Стоун. От неожиданности Хал вздрогнул, как карманник, наскочивший на полицейского.
— Здорово, паренек, — сказал начальник.
— Здравствуйте, мистер Стоун, — ответил Хал.
— Я хочу с тобой поговорить, — сказал Стоун.
— Пожалуйста, сэр. — И сразу же промелькнула мысль: «Ну, видно, попался!»
— Зайдем ко мне, — предложил Стоун, и Хал последовал за ним, явственно ощущая тяжесть воображаемых наручников.
— Послушай, — заговорил начальник, шагая по улице, — ты обещал рассказывать мне про то, что здесь слышишь, так ведь?
— Но я ничего не слыхал, сэр!
— Ну так вот, займись теперь этим делом! На каждой шахте есть свои смутьяны.
В глубине души Хал почувствовал облегчение: ложная тревога!
У себя дома мастер уселся на террасе и знаком предложил Халу взять стул и сесть рядом. Спускались сумерки. Стоун заговорил шепотом:
— Сейчас мне нужно поговорить с тобой о чем-то другом, о выборах.
— О каких выборах, сэр?
— А ты что, не знаешь? Член конгресса от нашего округа умер, и через три недели от этого вторника — дополнительные выборы.
— Понимаю, сэр. — Про себя Хал усмехнулся: сейчас, он услышит то, что ему уже рассказывал Ольсен.
— И ты про это ничего не слыхал?
— Решительно ничего, сэр. Я политикой не занимаюсь. Меня она не интересует.
— Правильно! Так и должен говорить шахтер, — благодушно сказал мастер. — Всем вам куда полезнее зарубить себе на носу, что политика — это дело политиканов. А ваше дело — только честно работать.
— Да, сэр, — покорно произнес Хал, — вот так, как я работал, когда был на конюшне. Оттого меня мулы и не лягали.
Начальник одобрительно улыбнулся:
— Ты башковитый, не чета другим. Если будешь мне предан, я тебе помогу сделаться человеком.
— Благодарю вас, мистер Стоун, — сказал Хал. — Вы мне только помогите!
— Ну вот, так, значит, будут выборы. Нам каждый год присылают деньги для избирательной кампании. Может и тебе кое-что перепасть.
Хал выразил на своем лице радость:
— Да, мне б они пригодились! Что я должен делать?
Наступила пауза. Стоун молча попыхивал трубкой. Потом заговорил, и тон у него был деловой:
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь разведал настроения рабочих и подробно мне доложил. Я подумал, что лучше поручить это не тем людям, которые на меня обычно работают, а тому, кого никто не заподозрит. В Шеридане и в Педро ходят слухи, что демократы затевают целую историю, и это беспокоит Компанию. Ты ведь знаешь небось, что «Всеобщая Топливная компания» поддерживает республиканскую партию?
— Да, я слыхал про это, сэр.
— И ты, вероятно, думаешь, что член конгресса не имеет к нам отношения — сидит, мол, там в Вашингтоне, и все. Но нам невыгодно, чтобы демократ здесь агитировал людей, вбивал им в головы, что Компания их обижает. Так вот, я хочу, чтобы ты повертелся среди рабочих. Попробуй вызвать их на разговор о политике, узнай, ходил ли кто из них слушать этого Мак-Дугалла. Мак-Дугалл — это и есть тот самый демократ, ты, наверно, знаешь… И я хочу выяснить, присылают ли демократы сюда предвыборную литературу и есть ли у них здесь агенты. Они, понимаешь, кричат, что они имеют право сюда приезжать, говорить свои речи и всякое такое. Северная Долина считается городом, так что закон в некотором роде на их стороне. Если мы их не впустим, они поднимут вой о своих газетах, и это будет нам во вред. Значит, мы должны предупредить их действия. К счастью, у нас тут нет ни одного помещения для митинга, а уличные митинги тоже запрещены — мы издали на этот счет специальное распоряжение. Если же демократы попытаются присылать сюда свои листовки, надо так сделать, чтобы они не попали к рабочим. Ясно?