— Нет. Я их ненавижу. — Об этом свидетельствовал мой ящик с рукописными рецензиями на фильмы дома.
— Точно. И сколько ты уже успела посмотреть? — Сотни, но ему не нужно было это знать.
— Заткнись и смотри фильм.
Однако, когда я перематывала пропущенные при его появлении фрагменты, какая-то крошечная часть меня была рада его компании, нежелательным прикосновениям ног и всему подобному.
Смотреть ромкомы в одиночестве во время отпуска в Испании было немного грустно даже для меня.
Я никогда не устраивала киновечера с кем-то, кроме своих друзей, но Ксавьер, на удивление, оказался веселым компаньоном. В основном он вел себя тихо, но время от времени бросал какое-нибудь ехидное замечание по поводу сюжета или актерской игры, что вызывало у меня ухмылку.
Клиентом он был сложным, но человеком вполне хорошим. За все время нашей совместной работы я ни разу не слышала, чтобы он повысил голос. Когда Ксавьер узнал о том, что его отец болен раком, он не заплакал, а когда бывшая слила в прессу их сенсационные фотографии, он не стал мстить так, как это сделала бы я. Он был непоколебим, что бы ни подкидывала ему жизнь.
Но, возможно, его сверхъестественное спокойствие не было чем-то хорошим. Может, это было другое проявление тех же проблем, которые заставляли меня держаться в стороне от всех, кто не входил в круг моих близких.
Уф. Единственное, что было печальнее, чем смотреть романтический фильм в одиночестве на каникулах, – это психоанализ Ксавьера во время просмотра этого романтического фильма.
— Что ты продолжаешь писать в своем блокноте? — спросил он во время обязательной для ромкома монтажной склейки отношений пары после их разрыва.
Чувство стеснения укололо меня. Я хотела солгать, но в итоге выбрала правду.
— Я пишу рецензии на все романтические фильмы, которые смотрю.
В этом не было ничего постыдного. Если Роджер Эберт смог это сделать, то и я смогу, но я занервничала, когда Ксавьер наклонился, чтобы прочитать мои заметки.
— Фильм стремится к очарованию, но не достигает цели, — прочитал он вслух. — Хотя фантастика обычно требует некоторого отстранения от неверия, нелепость сцены на балконе вызывает у меня такое чувство неловкости, что хочется стереть себе память, чтобы никогда больше об этом не вспоминать. У меня больше химии с моей лампой в спальне, чем у исполнителей главных ролей друг с другом, а диалоги звучат как пародия на ромком. Если бы ИИ писал и снимал фильм, он бы выглядел именно так. — Он замолчал на секунду, прежде чем посмотреть на меня. — Какого черта ты делала со своей лампой в спальне?
Я так резко и неожиданно рассмеялась, что только через секунду поняла, что звук исходит от меня.
На лице Ксавьера промелькнул шок, а затем медленно расцвело удовольствие. У меня в животе разлилось ответное тепло.
— Дурачилась с ней, — сказала я в ответ на его вопрос. Я вздрогнула, прежде чем слова полностью покинули мой рот. — О Боже. Это было ужасно. — Его смех заглушил мои следующие слова. — Никогда никому не говори, что я это сказала. Я… перестань смеяться.
— Не волнуйся, — его плечи судорожно вздрагивали, когда он вытирал слезы с глаз. — Это будет наш маленький секрет.
— Это было не так уж и смешно, — проворчала я. Я старалась сохранять спокойствие, но его смех был заразительным, и вскоре на моем лице появилась еще одна улыбка.
Если бы два дня назад кто-то сказал мне, что я проведу киновечер с Ксавьером Кастильо и получу от этого удовольствие, я бы спросила, какие наркотики он принимает, но пятничное торждество и визит к Пенни казались мне отголоском прошлого.
Возможно, именно поэтому я редко ездила в отпуск. Он убаюкивал нас ложным чувством безопасности, а затем возвращал в обычную жизнь, где мы сталкивались с миром, который продолжал вращаться без нас, и мы понимаем, что наше присутствие, по большей части, не имеет никакого значения.
Я будто протрезвела.
— Ты же знаешь, что ромкомы не должны быть реалистичными, — Ксавьеру не понравился мой отзыв. — Они должны быть развлекательными.
— Они были бы более развлекательными, если бы были реалистичными, — я указала на конечные титры, проплывающие по экрану. — Каковы шансы, что давние соперники влюбятся друг в друга только потому, что их свели вместе на рабочем проекте?
— Меньше ста, но больше нуля.
— Меня тошнит от твоего оптимизма.
— Думаю, это из-за тонны мороженого, что ты съела. — Он бросил взгляд на полупустую коробку французского ванильного мороженого, таявшую на кофейном столике.
Смущение поползло по моему горящему и зудящему лицу.
— Ты пьешь свое пиво, я ем свое мороженое. Раз уж фильм закончился, нам пора расходиться и ложиться спать.
Ксавьер уставился на меня так, словно я попросила его слетать на Луну.
— Ты шутишь? Сейчас только девять. — Он постучал по своему телефону. — Ночь только начинается.
Я ненавидела то, что он всегда заставлял меня чувствовать себя не в своей тарелке, но мне надо было где-то провести черту.
— У меня нет желания напиваться.
— А кто говорил о пьянстве! — он встал и протянул мне руку. — Пойдем. Пора на уроки танцев.
Я скрестила руки.
— Ни в коем случае. — Это было еще хуже, чем напиться.
— Значит, тебе нравится выглядеть как сломанный робот каждый раз, когда ты танцуешь?
— Я не... — Вдох. Я досчитала до трех и попыталась снова. — Я редко танцую. Поэтому мне не нужны уроки.
— Ты все время тусишь с друзьями, так что это неправда... если только ты не боишься, что у тебя не получится, — Ксавьер опустил руку и пожал плечами. — Я понимаю. Никто не идеален во всем.
Вот ублюдок. Он был хорош.
Кроме того, он явно подначивал меня, но соревновательный дух, который подпитывал мой взлет в жестоком мире PR, взбесился от его насмешек. Как только он включился, пути назад уже не было.
— Не думай, что я не знаю, что ты делаешь. — Я встала, не обращая внимания на воспоминания о прищуренном неодобрении мадам Ольги и нынешней хитрой улыбке Ксавьера. — Но я соглашаюсь, только чтобы стереть с твоего лица это самодовольное выражение. Пойдем.
Кто ж знал, что за ночь я не научусь танцевать?
Ксавьер уже смеялся, но я собиралась заставить его пожалеть о своих словах.
ГЛАВА 8
— Я беру свои слова о сломанном роботе назад, — сказал Ксавьер. — Не хочу оскорблять роботов.
Я опустила руки и уставилась на него.
— Если бы у меня был учитель получше, то и получалось бы у меня получше.
Мы находились на террасе виллы, где ночную прохладу отгоняли тепловые пушки, а из портативных колонок звучала местная и зарубежная музыка. Ксавьер настаивал на том, что прогулки на свежем воздухе помогут мне «расслабиться», но пока я лишь была смущена, расстроена и ничуть не приблизилась к улучшению своих танцевальных навыков, как и час назад, когда мы только начали.
— Расслабься, — Ксавьер отмахнулся от моих обвинений в адрес его преподавательских способностей. — Танцы – это движение. Ты не сможешь двигаться правильно, если будешь имитировать окаменевший кусок дерева.
— Я расслаблена, — сказала я с ноткой защиты в голосе. — И еще, позволь напомнить, я бы могла сейчас спать, а не терпеть твои оскорбления.
Мне следовало уйти, потому что нет ничего хуже, чем стараться изо всех сил и терпеть неудачу, но мой соревновательный дух не давал мне сдаться.