Что-то капнуло на бумагу, размазав слова. Слезы. Первые, которые я пролил с момента приезда.
Дрожащей рукой я достал из ящика карманные часы и открыл их. Они были настолько старыми, что цифры потускнели, но выгравированное внутри послание оставалось разборчивым.
Величайший дар, которым мы обладаем, — это время. Используй его с умом.
— Ксавьер? Ксавьер!
Настоящее нахлынуло на меня приливной волной шума.
Я отмахнулся от воспоминаний, затуманивших мой мозг, когда в фокусе появилось лицо тети Лупе. Это был не тот человек, которого я хотел бы видеть при каких-либо обстоятельствах.
— Ну что? — потребовала она. — Что ты можешь сказать об этом завещании? Оно совершенно...
— Тетя? Заткнись, черт возьми.
Мне показалось, что я краем глаза заметил, как Слоан ухмыльнулась, когда тетя Лупе стала задыхаться от возмущения. Эдуардо издал странный звук, что-то между смехом и кашлем.
Я не обратил внимания на тетушкино бормотание и сосредоточился на Сантосе.
Отголоски маминого письма жили в моем сердце, как лезвие, застрявшее между ребрами, но сейчас я не могу позволить себе зацикливаться на прошлом.
Величайший дар, которым мы обладаем, — это время. Используй его с умом.
— Можете ли вы повторить условие завещания в двух словах? — спокойно спросил я. Я понимал, что оно означает, но хотел быть уверенным.
В комнате воцарилась тишина, все ждали ответа Сантоса.
Он встретил мой взгляд с непоколебимым выражением лица.
— Это значит, что если ты не займешь пост генерального директора к своему следующему дню рождения, то потеряешь каждую копейку своего наследства.
По библиотеке прокатилась коллективная дрожь.
Моя семья не хотела, чтобы я унаследовал миллиарды, потому что я их «не заслужил» (справедливо, хотя в чужом глазу они видели соринку, а в своих не замечали бревна), но они скорее умрут, чем будут наблюдать за тем, как все эти деньги уйдут за пределы семьи.
— Я так и думал, — моя рука обвилась вокруг ручки кресла. — Кто те члены комитета, о которых говорил мой отец?
— Ах, да, — Сантос поправил очки и снова прочитал завещание. — Комитет будет состоять из следующих пяти членов: Эдуардо Агилар... — ожидаемо. — Мартин Эррера... — Муж Марии Лупе. Менее ожидаемо, но он был самым справедливым и уравновешенным человеком в моей семье. — Мариана Асеведо... — Председатель совета директоров Castillo Group. — Данте Руссо... — Стоп. Какого черта? — И Слоан Кенсингтон.
После его заявления наступила тишина.
Затем все головы в комнате повернулись к Слоан. Она сидела ровно, ее лицо было бледным. Впервые за все время нашего знакомства она напоминала оленя, попавшего в свет фар.
Судьбой моего семейного состояния распоряжались пять человек, и мой PR-агент был одним из них.
И снова: Какого черта?
ГЛАВА 16
Некоторые вещи в жизни имели смысл. Например, понятие причины и следствия, солнечное тепло и самки богомолов, убивающие своих партнеров после секса. Никакого шума и суеты – они получали свое удовольствие, и самцы им больше были не нужны.
В некоторых вещах смысла было меньше, например в рождественских песнях в октябре или в том, что я решала, должен ли Ксавьер продолжать получать свое ежегодное пособие от отца, как это было до смерти последнего. Это было не идеально, но, поскольку условия получения наследства были связаны с образом в СМИ, я это понимала.
Но были и вещи, которые вообще не имели смысла, например попадание в комитет, в котором я должна была определить судьбу семи целых девяти десятых миллиардов долларов.
Я не была членом семьи, не руководила корпорацией и не понимала, какого черта я делаю в этом списке.
— Я не знала, — сказала я. — Твой отец никогда не говорил мне об этом.
Это был день после оглашения завещания, и мы с Ксавьером сидели у бассейна, пока два его кузена-подростка спорили над последним кроссвордом New York Times, сидя в нескольких метрах от нас.
В то утро я проснулась рано, чтобы позаниматься йогой, и когда возвращалась из тренажерного зала в особняке нашла его здесь. Мне нужно было отдохнуть от постоянных взглядов и перешептываний, и я не была до конца уверена, что Лупе не попытается зарезать меня во сне.
Кастильо были, мягко говоря, не в восторге от моего участия в финансовых делах их семьи.
— Я тебе верю, — Ксавьер провел рукой по лицу и помотал головой. Он был необычайно сдержан для человека, который только что узнал, что все его наследство зависит от одной работы и решения одного комитета. — Все это в стиле Альберто Кастильо.
Я чувствовала, что он не договаривал, но сейчас было не время для расспросов.
Если не считать случайных звонков и пресс-релизов, мои отношения с его отцом были ограничены. Альберто нанял меня, чтобы я занималась образом его семьи в СМИ три года назад, как раз перед тем, как Ксавьер переехал в Нью-Йорк. Поскольку его непосредственная семья состояла из двух человек, а Альберто редко пользовался моими услугами для себя, это означало, что я, по сути, была личным пиарщиком Ксавьера.
Я понятия не имела, почему Альберто так доверяет мне свои деньги, связанные с Ксавьером, но в его завещании также было указано, что я останусь семейным PR-агентом, если не уйду, так что моя работа заключалась в том, чтобы довести дело до конца.
— Я вижу, как у тебя в голове крутятся шестеренки, но есть простое решение, — сказала я. — Ты умен. У тебя есть степень по бизнесу и множество советников, которые могут тебя направить. Займи место генерального директора.
Обычно я не поддерживаю кумовство, но я действительно верю, что Ксавьер достаточно умен, чтобы справиться с этой ролью.
Он напряг челюсть.
— Нет.
Я уставилась на него.
— Это все твое наследство. От этого решения зависят миллиарды долларов.
— Я в курсе, — Ксавьер посмотрел на своих кузенов, которые были слишком молоды и слишком увлечены своим кроссвордом, чтобы обращать внимание на наш разговор. — Этот пункт – всего лишь очередная попытка отца заставить меня выполнять его приказы. Это манипуляция, простая и понятная, и я на нее не поддамся.
Ради всего святого. Я поняла, почему в детстве его семья называла его pequeño toro (прим. с исп. «маленький бык»). Он действительно был упрям как бык, и это упрямство преследовало его до самой взрослой жизни.
— Манипуляция или нет, но последствия реальны. — Меня не должно настолько сильно волновать, получит Ксавьер деньги или нет, потому что, честно говоря, он ведь не работал ради них. Но перспектива того, что он останется без гроша в кармане, потому что был слишком твердолоб, чтобы взяться за то, в чем он мог бы преуспеть, меня не устраивала. — Не будь импульсивным. Подумай, что означает отказ. Что ты будешь делать без денег?
— Найду работу, — рот Ксавьера искривился. — Кто знает? Может, я наконец-то стану продуктивным членом общества.
— Должность генерального директора – это работа.
— Но это не та работа, которая мне нужна!
Я отпрянула назад, ошеломленная яростью его ответа. Его кузены замолчали и уставились на нас.
Костяшки пальцев Ксавьера побелели на краешке стула, но потом он расслабил их. Он глубоко вздохнул и сказал более тихим, напряженным голосом:
— Скажи мне, Слоан. Кто, по-твоему, мог бы принести компании больше пользы? Кто-то квалифицированный, кто действительно хочет быть там, или я, нежеланный наследник, которого поставили туда по умолчанию?