Уиллоу нигде не было видно.
— Вук! — мне было плевать, ненавидит ли он свое имя. Меня волновало только, дойдет ли это до него.
Но не дошло.
Проклятье.
Я беззвучно выругался, используя все известные мне английские и испанские ругательства, когда сократил расстояние между нами и с силой потащил его к выходу.
Я был в отличной форме. Я регулярно тренировался и набрал приличное количество мышц, но пытаться протащить сто семь килограммов несговорчивого серба через огонь было все равно что пытаться тянуть товарный поезд игрушечной машинкой.
Пот заливал мне глаза. Мои мышцы ослабли и стали вялыми. Расстояние между нами и дверью казалось бесконечным, каждый шаг был сродни восхождению на Эверест.
Часть меня хотела сдаться, лечь на пол и позволить пламени сжечь боль, тревоги и сожаления.
Но если бы я так поступил — если бы не довел нас до выхода, — мы бы погибли. Я больше никогда не увижу Слоан и стану виновником еще одной смерти.
Я не мог этого допустить.
Усилием воли я тащил нас дюйм за дюймом по полу. Я уже не столько дышал, сколько задыхался, а перед глазами мелькали всплески темноты.
Но каким-то образом мне это удалось.
Я не знал, как. Может быть, это была та самая сверхчеловеческая сила, которая позволяла матерям поднимать целые машины со своими детьми, а может, это был последний призыв моего тела перед тем, как оно рухнуло.
Что бы это ни было, оно потянуло нас через выход из хранилища к лестнице. Дверь распахнулась, и внезапно перед моим внутренним взором возникло черно-желтое полотно.
Я мельком увидел буквы FDNY (прим. Пожарный департамент Нью-Йорка), прежде чем кто-то оттащил Вука от меня, а кто-то другой схватил меня за руку, и мы двинулись, пригибаясь, торопясь вверх по лестнице, пока другие члены команды боролись с наступающим огнем.
Я позволил им вести меня, слишком ошеломленный и дезориентированный, чтобы просто следовать за ними, но я оглянулся один раз — на достаточно долгое мгновение, чтобы увидеть, как горит хранилище, моя мечта и все, что с ней связано.
ГЛАВА 38
Это была проводка.
После того как дым рассеялся, и первые спасатели получили ответы на вопросы, я сидел на заднем сиденье машины скорой помощи и тупо наблюдал за происходящим вокруг.
Причина пожара не будет официально установлена до тех пор, пока городские власти и страховая компания не проведут расследование, но я уже слышал обрывистые сведения от пожарных.
Короткое замыкание. Устаревшая проводка — та самая проводка, которую всего два дня назад я сказал электрику сохранить.
Небольшая логичная часть меня говорила, что это не моя вина и пожар все равно бы случился, потому что он не закончил бы переделку проводки, даже если бы я дал ему добро. Но другая, более коварная часть задавалась вопросом, почему я не принял должных мер безопасности, прежде чем открыть хранилище для десятков подрядчиков и подверг их опасности.
Прежде чем начинать строительство, мне следовало убедиться, что все соответствует нормам, но я этого не сделал, потому что был чертовски сосредоточен на сроках.
Одна ошибка, и люди пострадали.
В горле вновь разгорелось жжение. Непосредственные симптомы вдыхания дыма прошли после того, как медики дали мне маску с кислородом, но я все еще чувствовал себя разбитым, словно кто-то вывернул меня наизнанку и до крови испинал.
К счастью, никто не погиб, но двое строителей были доставлены в больницу с сильными ожогами. Оставшийся рабочий отделался ушибами и переломом руки, на которую что-то упало. Я не видел Вука с тех пор, как пожарные спасли нас, но видел Уиллоу, которая ждала снаружи, ее лицо было бледным как снег. К тому времени как я закончил отвечать на вопросы медиков, Вук и Уиллоу уже ушли.
Мне повезло, что внутри не было больше людей и что огонь не перекинулся на другие этажи и не нарушил целостность конструкции здания. Еще больше мне повезло, что пожар произошел не после открытия клуба, когда в нем было много людей.
Но я не чувствовал себя счастливчиком; я чувствовал, что тону.
Я виноват.
Опять я во всем виноват.
Я искал хоть какие-то эмоции — злость, печаль, стыд — и не находил ничего, кроме ужасного, всепоглощающего онемения. Даже чувство вины было пустое, словно огонь высосал из меня всю сущность и развеял пепел по всему телу. Оно больше не проявлялось в виде острых ножей, пронзающих мою совесть; оно просто было, всепроникающее и неосязаемое.
Почему я решил, что смогу это сделать? Открыть ночной клуб за шесть месяцев было безумием, и мне не стоило даже пытаться. Я должен был знать, что поспешность приведет к катастрофе, но я был слишком ослеплен гордостью и самолюбием.
— Это должен быть ты. — Отец уставился на меня, его глаза налились кровью от горя и алкоголя. — Ты должен был умереть, а не твоя мать. Это твоя вина.
Он был прав. Он всегда...
— Ксавьер. — Новый голос проник в туман моих воспоминаний. Он звучал издалека, словно из сна.
Прохладный, нежный, женский.
Мне нравился этот голос. Я чувствовал, что в прошлом он приносил мне большое утешение, но этого было недостаточно, чтобы вывести меня из ступора.
— Ксавьер, ты в порядке? — меня пробудила волна беспокойства. — Что случилось?
Бледные светлые волосы и голубые глаза заполнили все мое зрение, закрыв обзор небоскреба, медиков и любопытных прохожих.
Слоан.
Один из тысячи узлов ослаб, но этого было достаточно.
Мир снова обрел кристальную ясность. С улицы доносились гудки машин, спасатели завершали работу, а в легкие проникал уродливый фантом дыма.
Стоял морозный декабрьский день, но едкий дым прилипал ко мне, как пищевая пленка, впиваясь в кожу и удушая изнутри.
— Ксавьер. — Теплые руки обхватили мое лицо. — Посмотри на меня. — Я посмотрел хотя бы потому, что у меня не было сил спорить.
На лице Слоан отразилось беспокойство. Ее взгляд судорожно блуждал по мне, а когда она заговорила снова, ее голос был мягче, чем я когда-либо слышал.
— Ты в порядке? — повторила она.
Она была в кашемировой водолазке, пальто и брюках. Странно, что я обратил на это внимание, учитывая обстоятельства, но это напомнило мне, что сегодня мы должны были кататься на коньках. В этот самый момент мы должны были находиться в Рокфеллер-центре и наблюдать за людьми, попивая горячий шоколад.
Забавно, что дни, планы, жизнь могут меняться вот так просто.
Один миг — и все изменилось.
— Я в порядке, — сказал я. Мой голос звучал так же пусто, как и чувство вины.
В этом-то все и дело. Я всегда был в порядке, а страдали всегда те, кто меня окружал.
Я жил, а моя мама умерла. Я вышел из хранилища без единой царапины, в то время как двум мужчинам пришлось уехать в больницу с ожогами третьей степени.
— Что случилось? — спросила Слоан, ее голос оставался мягким. — Как...?
— Короткое замыкание, — сказал я прямо. Я выложил ей все: про проводку, предупреждение электрика, свое решение отложить обновление и, самое главное – про свою непредусмотрительность в том, чтобы позаботиться об этих вещах до начала строительства.
— Это не твоя вина. — Слоан всегда обладала удивительной способностью читать мои мысли. — Сам электрик сказал, что проводка не была аварийной. Ты...