Но случилось так, что тяжело заболел я. В тот самый день, когда Невинность начала сосать яд, я подхватил желтушную чахотку.
Если хотите знать, как я подцепил эту заразу, – тогда я не имел об этом никакого понятия. В полночь состоялось нечто вроде церемонии посвящения – мы с Сэм выступали в роли свидетелей, в то время как Истина просила Богиню с четырьмя клешнями о благословении; затем бедная маленькая Невинность, перепуганная до смерти, слизнула по крошечной капельке яда с обоих жал Истины, после чего на малышку набросилась целая орда врачей, которые стали брать у нее анализы крови, образцы слюны и бог знает что еще. Невинность осталась на ночь с матерью, я же вернулся к себе в комнату, опасаясь, что служанка может удивиться, где я пропадаю так поздно…
…а на следующее утро я просто не проснулся. Когда я наконец пришел в себя, оказалось, что прошло уже десять дней и что я нахожусь в специальном тайном лазарете, первоначально предназначенном для Невинности. Она тоже была там, всего лишь с легкой простудой, ничего серьезного… и большинство врачей, в задачу которых изначально входило присматривать за самочкой, все свое время посвящали мне, пытаясь сохранить мне жизнь.
В некотором смысле моя болезнь позволила сберечь правду о Невинности в тайне в течение всего года. Во дворце знали о секретном изоляторе – от слуг никогда ничего не скроешь, – но все считали, что врачи занимаются исключительно мной. Невинность была всего лишь одной из многих дочерей Истины, которой ее мать поручила составлять мне компанию и время от времени докладывать королеве о моем состоянии – неплохое оправдание для многочисленных случаев, когда Невинности требовалось встретиться с Истиной наедине, чтобы отсосать очередную порцию яда.
Таким образом мы и познакомились ближе с Невинностью – когда меня не мучили приступы кашля и я не валялся в беспамятстве. Да, я пытался проводить время со всеми детьми Истины – моими приемными детьми, – но большинству из них не слишком нравилось, что человек считает себя их отцом. Что касается меня, я тоже был не лучшим папашей; мой отец не подавал мне примера, и в любом случае то, что выглядело естественным для родителя-человека, оказывалось совсем не тем, чего ожидали детеныши-мандазары. Лишь один пример: у маленьких самцов была привычка щипаться. Их детские клешни не причинили бы никакого вреда панцирю настоящего мандазара, но человеческую кожу вполне могли рассечь до крови. В итоге оказалось, что для этой игры я попросту не гожусь.
Но с Невинностью можно было просто поговорить. Она часто пыталась прижаться ко мне, поскольку Истине, как правило, не хватало для этого времени. Несчастной самочке же хотелось, чтобы кто-то был рядом, поскольку большую часть времени ей было по-настоящему страшно. С ее телом происходили странные изменения. Ее постоянно осматривали и ощупывали врачи. Никому из ее братьев, сестер или друзей не разрешалось с ней встречаться. Что хуже всего, ей все время говорили, что когда-нибудь ей придется править планетой и что она станет большой, опасной и страшной, как сама Истина. Кто бы не испугался подобного?
Со мной ей становилось легче. Сэм говорила, что это помогало, даже когда я был в беспамятстве, – Невинность оставалась рядом, держа меня за руку или подавая мне стакан воды, и говорила, говорила, говорила. Это позволяло ей думать о чем-то еще, кроме своей собственной судьбы. В ней уже зарождались королевские инстинкты – ей нужно было нести за кого-то ответственность, отдавать распоряжения.
«Пора поупражнять мышцы, папа Эдвард, и не говори, что можешь сделать это и сам. Тебе только потому хватает сил, чтобы меня оттолкнуть, что я подключаю стимулятор, когда ты спишь. Так что лежи спокойно и дай мне пристегнуть эту штуку к твоим ногам».
Даже шестилетние королевы умеют убеждать.
Прошел год. Сэм рассказала мне, что состоялась еще одна церемония, когда Невинность сделала последний глоток яда Истины – столь же крошечный, как и первый, поскольку больше в нем не нуждалась. Маленькая коричневая самочка превратилась в маленькую желтую королеву, которая больше не боялась будущего – а жаль.
Церемония состоялась в моей больничной палате, чтобы можно было сказать, что я на ней присутствовал. Возможно, мое тело и было там, но не разум, который переживал последние приступы болезни. Несколько дней спустя я наконец очнулся… и понял, что больше не кашляю. На следующей неделе Невинность снова угрожала привязать меня к койке, но я поклялся, что чувствую себя в сто раз лучше. Она заявила в ответ, что принцу-консорту не позволено спорить с королевой.
– Ты останешься в постели, папа Эдвард, пока доктор Гашван не скажет, что ты здоров.
Но все получилось не так.
Я проснулся ночью, один, не в силах понять, откуда доносится неприятный писк. Какой-то надоедливый медицинский монитор? Но ко мне не бежали медсестры, чтобы выяснить, что случилось. Собственно, не было видно даже света, падавшего со столика за дверью палаты. Вокруг царила кромешная тьма, и единственным звуком было продолжающееся громкое попискивание.
Звук шел с моего запястья. Кто-то подавал сигнал бедствия. Это мог быть кто угодно из дипломатической миссии, но я уже сердцем чувствовал, что это Сэм.
Не раздумывая, я скатился с койки и заковылял к двери. После столь продолжительной болезни я был крайне слаб, но Невинность и мышечные стимуляторы не дали мне превратиться в растение. Я мог идти и даже немного пробежать – если имелась острая необходимость.
Свет отсутствовал даже на медицинских датчиках, которые должны были круглосуточно за мной наблюдать, – кто-то, видимо, отключил электроэнергию и даже аварийные генераторы. Похоже, дела были плохи. Я почти ничего не знал о том, что произошло за минувший год, за исключением того, что ситуация менялась отнюдь не в лучшую сторону. Далеко не в лучшую. Возможно, одна из незаконных королев решилась напасть на дворец в Уншуммине.
За дверью не оказалось ни врачей, ни медсестер. Вместо них в разных местах помещения стояли пятеро дворцовых охранников в противогазах и с нацеленными на дальнюю дверь станнерами, словно в любую секунду ожидали появления врага.
– Что случилось? – спросил я.
Они развернулись в мою сторону, и какое-то мгновение мне казалось, что сейчас они выстрелят; но один из них, сержант, отрывисто бросил: «Не стрелять», и никто не нажал на спуск.
– Вернитесь в постель, принц, – сказал сержант. – Во дворце мятеж. Здесь опасно оставаться.
– Что с королевой? – спросил я. – И с моей сестрой?
– Не знаю. – Он посмотрел на остальных, затем снова повернулся ко мне. – Наша задача – обеспечивать вашу безопасность.
– Мою? Кому какое дело до меня? – Я поднял руку; с запястья продолжал раздаваться писк. – Нужно помочь тому, кто действительно нуждается в помощи.
Несколько секунд он молчал, слегка изогнув антенны в подобии улыбки, затем отдал честь.