— Сидоренко.
— Ладно. Через двадцать минут спускаюсь.
Всю дорогу до Нью-Йорка Алексей Николаевич обдумывал, как обмануть Сидоренко. Подъезд — 43.
— Куда двинем?
Алексей Николаевич посмотрел в блокнот:
— Так, значит… Тут написано: 109 Ист 91-я стрит, Нью-Йорк 28…
— Ясно. Манхэттен. Около Центрального парка и Пятой авеню. Не в Еврейский музей? Это как раз там.
— Нет, — мрачно ответил Алексей Николаевич и уставился в окно… Черт… Он все знает… Даже Еврейский музей. Ужасно кстати… Придется остановиться за два-три дома — тьфу, пропасть, а он ему точный адрес дал! Ну да ладно, остановится у 105-го и даст ему увольнительную на часок. Согласится ли? По морде видать — пройдоха.
Нет, не согласился.
— Я вас тут подожду, Алексей Николаевич, — улыбнувшись, сказал Сидоренко, когда они подъехали к 105-му номеру. — У меня есть что почитать. «Щит и меч». Не читали?
— Нет, не читал… А может, зайдешь все-таки перекусишь чего-нибудь?
— Спасибо. Я не голодный.
Алексей Николаевич с ненавистью посмотрел на приветливую, улыбающуюся физиономию Сидоренко и решительно направился к подъезду пятиэтажного, выложенного искусственным мрамором дома.
«Черт! Как теперь к этому 109-му пробраться? Задним ходом, что ли? Идиотство какое…»
К нему уже торопился навстречу красивый, широкогрудый швейцар в темно-синей, расшитой золотом фуражке. Шел и улыбался, гад… Если б не машина с красным флажком, может, и не узнал бы, а тут дипломатический номер, серп и молот, ежедневно в газетах фотографии…
Сидоренко, облокотившись на дверцу «зима», весело улыбался.
Алексей Николаевич решительно взял швейцара под локоть и вошел в вестибюль. О Господи, хоть бы три слова по-английски знать…
Швейцар с некоторым недоумением посматривал на него. Алексей Николаевич вынул пятидолларовую бумажку — после случая с негритенком запасся — в воздухе пальцем написал «109». Швейцар не понял. Алексей Николаевич показал на пальцах «один», «ноль», «девять».
— Уан хандред найн? — оживился швейцар и с готовностью подтолкнул Алексея Николаевича к выходу. Сквозь толстое дверное стекло было видно, как Сидоренко протирает ветровое стекло.
— Но, но… — поспешно сказал Алексей Николаевич и показал в противоположную сторону.
Швейцар опять ничего не понял. Сколько бы длилось это препирательство, трудно сказать — один тянул в одну сторону, другой в другую, — если б в вестибюле не появился приятной наружности молодой человек, внимательно посмотревший на Алексея Николаевича. Он прошел было мимо, но у стеклянной двери задержался и вернулся обратно.
— Простите, если не ошибаюсь, господин Косыгин? — на чистейшем русском языке спросил он.
Растерявшись, Алексей Николаевич сказал:
— Допустим.
— Разрешите представиться, — улыбнулся молодой человек. — Драгомиров, Николай Кириллович, референт по восточноевропейским вопросам концерна «Иран-Петролеум».
Этого еще недоставало…
Николай Кириллович вежливо осведомился, чем он может быть полезен своему соотечественнику.
Алексей Николаевич очертя голову бросился в разверзшуюся перед ним пропасть. Ему, видите ли, надо в 109-й номер, но он хочет сделать маленький сюрпризик, поэтому хотел бы попасть туда задним ходом, незаметно, понимаете ли, вроде инкогнито, ха-ха, очень мило получится…
Николай Кириллович, человек воспитанный, ничем не показав своего удивления, что Премьер-министр Советского Союза, вместо того чтобы сидеть на Ассамблее, куда-то в виде сюрприза пробирается задним ходом, любезно предложил свои услуги. Алексею Николаевичу ничего не оставалось, как принять их.
Мило разговаривая о нью-йоркской жаре и процессе над Кассиусом Клеем, они миновали два внутренних двора (в одном месте надо было перелезть через стенку, правда, невысокую — Николай Кириллович галантно подставил плечо) и попали в третий, слава Богу, никого не было.
— А теперь в эту дверь. Алексей Николаевич, ни пуха, ни пера.
Николай Кириллович хитро подмигнул и на прощание попросил Алексея Николаевича расписаться на своей собственной фотографии из «Нью-Йорк-таймс». На том они пожали друг другу руки.
— Большое спасибо, — сказал Алексей Николаевич.
— Не стоит благодарности. Разве что учтите на Ассамблее интересы нашей компании. Всех благ.
Они расстались.
В лифте Алексея Николаевича охватило вдруг волнение. Куда он идет? Зачем? Что толкнуло его, прочитав письмо, сразу же броситься к телефону? Как потом выкручиваться из всей этой нелепой, мальчишечьей истории? Разве скроешь? Шофер, швейцар, любезный молодой человек… Господи, до чего же это глупо… Прятаться, скрываться, перелезать через какие-то заборы… И все же…