Один из них занёс копьё.
Тролль зарычал и шагнул вперёд, но зацепился за сеть и упал. Тогда Джаннер вытащил меч и вскарабкался на лежащего тролля. Тот вопросительно взглянул на мальчика.
– Всё хорошо, – сказал ему Джаннер, удивляясь тому, каким жалким казалось чудовище.
Угловатое лицо тролля смягчилось. Он кивнул, и Джаннер принялся резать сеть. Горностранники между тем окончательно опомнились и зашипели. Но прежде чем они успели окружить тролля, тот освободился от сети и встал.
Вожак, придерживая стрелу на тетиве, открыл бутылочку с ядом.
– Не стоит, Грузаб, – сказал Джаннер. – Я не дам тебе убить тролля.
– Фрукты есть? – поинтересовался Грузаб.
– Только не для тебя.
– Значит, Наг щедрей тебя. Уйди, парень. Не лезь в наши дела.
Грузаб окунул наконечник стрелы в бутылочку, и Джаннера охватил ужас. Вместо того чтобы устроить себе укрытие на ночь и перевязать Бакстера, он защищает тролля от горностранников. Тролля! Вот что бывает, когда действуешь очертя голову, совсем как Кальмар.
Но Кальмар, который вечно влезал в неприятности, как-то и выпутывался из них.
Как поступил бы младший брат? В одном Джаннер не сомневался: Кальмар не стал бы медлить. Он предпочитал действовать, а не размышлять. Кальмар следовал зову души, и у него всё получалось.
Но Джаннер не доверял чувствам. Ощутив внутренний порыв, он его сперва исследовал. Так что же говорит ему сердце? Не страх, не разум, а сердце?
Нет, так нельзя. Нужно слушать не просто сердце, а обитающую в нём любовь. Вот в чём Джаннер нуждался – в любви Нии, Кальмара, Лили и Подо. В любви Создателя, который до сих пор хранил его. На мгновение Джаннер весь отдался ей…
Грузаб улыбнулся и натянул лук. Джаннер пробормотал:
– Ну, Кальмар, надеюсь, что я поступаю правильно.
И он, прыгнув на Грузаба, ударил мечом по луку, сбивая его в сторону, – но опоздал на долю секунды. Стрела сорвалась с тетивы и полетела – но не в тролля, а в Джаннера. Она едва задела его плечо, но мальчик почувствовал жгучую боль, и его тут же охватила дремота. Он медленно моргнул, покачнулся и рухнул на колени. Всего лишь два дня назад Джаннеру исполнилось тринадцать – и за это время его дважды усыпили.
Он смутно сознавал, что тролль встал и вновь расшвырял горностранников в стороны. Затем сильная рука подняла его с земли. Джаннер уже почти уснул; ему казалось, что это Эсбен несёт его в безопасное место.
– Папа, – пробормотал он и с трудом разлепил веки, прежде чем окончательно погрузиться в сон.
На него взглянули неожиданно добродушные глазки тролля. Джаннер был слишком удивлён, чтобы испугаться, и слишком одурманен, чтобы удивиться. Засыпая, он подумал о бедном Бакстере, который истекал кровью в снегу. И о бедной Лили. Она не простит, если её пёс покалечится или погибнет…
Джаннер с трудом открыл глаза и, взглянув на пса, по-прежнему лежащего под деревом, через силу, едва шевеля губами, выговорил:
– Беги… к Лили.
Бакстер услышал. Когда тролль, неся Джаннера на плече словно оленью тушу, скрылся за холмом, пёс кое-как поднялся на ноги, принюхался – и тут же понял, в какой стороне Лили, Бан Рона и псарня.
Вечернее солнце озаряло три цепочки следов, ведущих в разные стороны. Потрёпанные горностранники, решив, что игра не стоит свеч, брели обратно к Смертоносным горам. Тролль, шагая по холмам, искал укрытие на ночь. А пёс, оставляя за собой кровавый след, бежал домой.
16
Раненые и скорбящие
В пыльном зале под могучим деревом Лили и Ния перевязывали раненых. Мёртвых оплакали и до погребения положили рядами, накрыв плащами. Доспехи и оружие Клыков собрали в кучу за дверью; компания мальчишек рылась в пыли и хламе, собирая уцелевшие стрелы.
В своей короткой жизни Лили успела повидать много ужасов, но никогда ещё не видела такого побоища. Столько знакомых лощинцев лежали мёртвыми, умирали или корчились от боли, пока лекари зашивали и перевязывали раны. Поскольку во врачевании девочка не разбиралась, она просто ходила вслед за Нией по залу и помогала чем могла – успокаивала раненых и подавала бинты лекарям. Она гадала, что сталось с Торном, собаками и псарней, и, боясь плохих вестей, предпочитала думать только о том, что требовалось в эту минуту.
Поначалу Лили пугали крики боли и кровь, однако вскоре она, как и все остальные, вынужденно привыкла к ним. Плакать было некогда – нужно было работать. Но как только Лили останавливалась, её вновь охватывал ужас.
Оскар сновал по залу с толстой книгой, в которую записывал имена раненых и погибших. Когда страница заполнялась, он вырывал её и отправлял с гонцом наружу, чтобы тот мог отнести весть семьям, понёсшим утрату.