– И чего ты хочешь от нас? – спросил старший Пэрриш.
По дороге сюда Адам уже думал об этом. Чего он хотел на самом деле – так это чтобы его просто предоставили самому себе. Чтобы вмешиваться в его жизнь не мог не только его отец, который и так уже не мог вмешиваться, но и сама мысль об отце, которая была гораздо более сильным инструментом вмешательства. Адам ответил: – Каждый раз, как я не могу разобрать, из какого угла комнаты меня зовут, и каждый раз, как я бьюсь головой о стенку душевой кабинки, и каждый раз, когда машинально начинаю засовывать наушники в оба уха, я думаю о тебе. Как думаешь, может ли у нас быть будущее, когда у меня будут и другие поводы вспомнить тебя?
По их лицам он видел, что ответ на этот вопрос вряд ли будет положительным в ближайшее время, но это ничего. Он вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда, так что не был разочарован их реакцией.
– Я не знаю, – наконец, ответил Роберт. – Ты вырос человеком, который мне не нравится, и я не боюсь сказать это вслух.
– Это справедливо, – заметил Адам. Он тоже не испытывал к отцу особой любви. Гэнси бы сказал «я ценю твою честность», и Адам взял этот инструмент демонстрации вежливой власти на вооружение. – Я ценю твою честность.
На лице его отца было отчетливо написано то, что Адам только что идеально подчеркнул его точку зрения.
– Я бы хотела, чтобы ты позванивал иногда, – заговорила его мать. – Я бы хотела знать, чем ты занимаешься.
Она подняла голову, и свет, проникавший в окно, отразился в ее очках идеальным квадратиком. Мысли Адама метнулись вдоль временного потока, показывая ему то, что могли бы показать одновременно и логика, и его шестое чувство, следовавшие по единому каналу. Он уже видел, как стучит в дверь, а мать стоит за ней и не отвечает. Он видел, как стучит, а она стоит за трейлером, затаив дыхание, пока он не уедет. Он даже видел, как звонит, и телефон издает гудок за гудком, а она просто держит его в руках и не отвечает. Но при этом он видел, как она открывает университетскую брошюру. Как вырезает заметку с его именем из газеты. Как клеит на дверцу холодильника его фотографию, где он одет в модный пиджак, элегантные брюки и демонстрирует легкую улыбку.
В какой-то момент она уже отпустила его и не хотела, чтобы он возвращался. Она просто хотела посмотреть, что будет дальше.
И это тоже неплохо. Уже что-то. Он может с этим примириться. Вообще-то, наверное, только это ему и оставалось.
Он легонько, задумчиво стукнул по шкафчику, стоявшему рядом, а затем вытащил ключи от «БМВ»:
– Я так и сделаю.
Он подождал еще мгновение, давая им возможность заполнить молчание и превзойти его ожидания.
Они этого не сделали. Адам выставил планку на ту высоту, до которой они могли допрыгнуть, но перепрыгнуть ее было им не по силам.
– Я сам найду выход, – сказал он.
И он нашел.
––––
На другом конце Генриетты Гэнси, Блу и Генри как раз выбирались из Свиньи. Генри вылез последним, поскольку ехал на заднем сиденье; он выдавливался из-за спинки пассажирского сиденья так, будто рвался на свет божий из утробы матери. Закрыв дверцу, он нахмурился, глядя на нее.
– Хлопни посильнее, – посоветовал Гэнси.
Генри снова закрыл ее.
– Хлопни, – повторил Гэнси.
Генри с грохотом захлопнул дверцу.
– Как грубо, – сказал он.
Они приехали сюда, в эту отдаленную местность, из-за Ронана. В то утро он дал им довольно расплывчатые указания – похоже, им предстояло рыться в каком-нибудь старье в поисках спрятанного там подарка для Блу в честь окончания школы. Она закончила школу несколько недель назад, и Ронан тонко намекнул, что ее ждет подарок, но отказался показать, где он находится, пока Гэнси и Генри также не получили свои дипломы. «Вы должны пользоваться им все вместе», – произнес он зловещим тоном. Они просили, чтобы он приехал – и на выпускной, и на сегодняшнюю «охоту за сокровищами», но он лишь ответил, что оба этих места таят в себе слишком много негативных воспоминаний для него, поэтому он увидится с ними «по ту сторону».
Так что теперь они шли по грунтовой дороге к непроглядной стене плотно растущих деревьев. Стояла приятная теплая погода. Вокруг роились насекомые, уютно устраиваясь в складках рубашек ребят. Гэнси казалось, что он уже делал это когда-то, но не мог в точности сказать, так ли оно было. Теперь он знал, что ощущение соскальзывания времени, с которым он прожил так долго, возникло в результате второй его смерти, а не первой. Побочный продукт всякой всячины, собранной Кэйбсуотером, чтобы вновь подарить ему жизнь. Людям не положено проживать во всех временах сразу, но Гэнси все равно был вынужден это сделать.