– Мимозы, – нашлась Джими, внезапно просияв, и Калла вздохнула, неохотно выражая согласие. Джими погрозила Ноа пальцем. – Цветки мимозы помогают духам проявиться, это придаст тебе сил!
Пока она карабкалась по лестнице наверх, Мора попросила мистера Грэя проводить Ноа в комнату для гаданий, а затем она и Калла принялись совещаться, стоя у подножия лестницы. Вместо того чтобы рассказывать, каким образом Ноа очутился у них, она просто протянула руку, чтобы Калла могла прижать ладонь к ее коже. Психометрия Каллы – прорицание через прикосновение – часто не давала четких ответов, но в данном случае событие произошло совсем недавно и еще было достаточно ярким, чтобы она легко могла считать его, равно как и увидеть поцелуй, которым Мора и мистер Грэй обменялись ранее.
– Мистер Грэй очень способный, – отметила Калла.
Мора бросила на нее испепеляющий взгляд:
– Тут такое дело. Думаю, мне специально показали то зеркало с именем Пайпер, но я не думаю, что это было желание Ноа. Он вообще не помнит, как попал туда и почему это делал.
Калла понизила голос до шепота:
– Может, он – знамение?
Знамения, сверхъестественные предупреждения о грядущем несчастье, не особо интересовали Каллу, в основном потому, что чаще всего они были предметом чьего-то воображения. Людям постоянно мерещились знамения там, где их вовсе не было: черные кошки – к неудаче, черный ворон – к печали. Но настоящим знамением, зловещим предзнаменованием, отправленным малопонятным космическим разумом, не следовало пренебрегать.
Голос Моры также опустился до шепота:
– Вполне возможно. Я весь день не могу избавиться от этого ужасного чувства. Я просто не думала, что знамением может быть нечто разумное.
– А он правда разумен?
– Во всяком случае, какая-то часть него. Мы говорили в машине. Я никогда не видела ничего подобного. Он достаточно разложился, чтобы потерять всякий разум и осмысленность, но, в то же время, внутри еще остался мальчик. Ну, то есть… он же сидел с нами в машине.
Обе женщины поразмыслили над этим какое-то время.
– Это ведь он умер на силовой линии? – уточнила Калла. – Может быть, Кэйбсуотер наделил его достаточной силой, чтобы он оставался в сознании для всего этого, хотя давно должен был уйти. Если он слишком труслив, чтобы идти дальше, этот сумасшедший лес мог запросто дать ему силу, чтобы он мог остаться здесь.
Мора бросила на Каллу еще один испепеляющий взгляд:
– Это называется бояться, Калла Лили Джонсон, и он всего лишь мальчишка. Блин. Ты только подумай, его же убили. И он один из лучших друзей Блу, помнишь?
– Так что будем делать? Хочешь, чтобы я подержалась за него и разузнала, что к чему? Или попытаемся отправить его в другой мир?
На лице Моры было написано беспокойство:
– Вспомни, что было с лягушками.
Несколько лет назад Блу, выполняя какие-то поручения неподалеку от дома, поймала двух древесных лягушек. Она радостно обустроила им временный террариум в одном из самых больших стеклянных кувшинов, позаимствованном у Джими. Но едва она ушла в школу, Мора мгновенно предвидела – обычными путями, не через ясновидение – что лягушкам грозит медленная смерть, если их будет опекать юная Блу Сарджент. Она выпустила лягушек на свободу на заднем дворе и тем самым положила начало одной из самых яростных ссор со своей дочерью за всю историю их семьи.
– Прекрасно, – прошипела Калла. – Значит, не будем освобождать никаких призраков, пока она на вечеринке в тогах.
– Я не хочу уходить.
Мора и Калла вздрогнули.
Разумеется, Ноа стоял рядом с ними. Его плечи были опущены, а брови – подняты вверх. Под оболочкой он состоял сплошь из паутины и черни, пыли и пустоты. Говорил он тихо и невнятно.
– Не сейчас.
– У тебя мало времени, парень, – сказала ему Калла.
– Не сейчас, – повторил Ноа. – Пожалуйста.
– Никто не будет заставлять тебя делать что-то, чего ты не хочешь, – заверила его Мора.
Ноа печально покачал головой:
– Они… уже заставили. И… заставят снова. Но это… Я хочу сделать это ради себя.
Он протянул Калле руку ладонью вверх, словно попрошайка. Этот жест напомнил Калле о еще одном мертвом человеке, которого она встречала в своей жизни – о том, кому удавалось наградить ее скорбью и повесить ей на шею чувство вины, даже двадцать лет спустя. Фактически, раз уж она начала размышлять над этим, этот жест был точной копией того, другого: кисть – такая же вялая, пальцы расправлены слишком изящно и целенаправленно – будто эхо воспоминаний Каллы.